Мистер Дрю появился в два часа дня, сопровождаемый Иэном Рейборном и еще парой медиков, составляющих его свиту. Мистер Дрю был полноватым коротышкой в очках с золотой оправой, облаченный в коричневый твидовый костюм.
Джеймс тут же расплакался при виде белых халатов на ординаторах, которые, в отличие от врачей, обязаны были носить их постоянно в пределах больницы. Заплакав, он начал задыхаться.
Мистер Дрю принадлежал к той старой школе врачевателей, которые предпочитали не сообщать пациентам и даже их ближайшим родственникам, насколько опасна болезнь. Если доктора сами были бессильны помочь, то забивали головы жаждущих сведений близких словесной псевдонаучной шелухой или обращались к ним, как к каким-то безграмотным крестьянам, явившимся сюда из последней затерявшейся в Британии захолустной дыры.
Он ничего не сказал Бенет, перебросился с Иэном Рейборном несколькими фразами на тарабарском языке, похожим на смесь древнегреческого с латинским, и удалился в сопровождении своей свиты.
Джеймс засуетился, вскинул ручки, чтобы его подняли с кровати, но медсестра приказала ему оставаться внутри палатки.
Горячечный румянец исчез с его щечек, и он снова побледнел. Сестра померила ему пульс, и Бенет поинтересовалась, каков он.
Еще не появилась на свет медсестра, которая согласилась бы ответить прямо на вопрос матери маленького пациента.
Взамен Бенет услышала невнятную фразу, обращенную к Джеймсу.
— Тебе не очень хорошо, малыш. Держись, маленький.
И на том спасибо.
Снова они остались одни — мать и сын. Бенет все-таки решилась просунуть руку под тугой полог и коснуться Джеймса.
Ее жест никак не воздействовал на него. Ей показалось, что он даже страдает от ее прикосновения. Вся его энергия, все жизненные силы тратились на то, чтобы дышать. Как можно покинуть его в эти минуты? Бежать в коридор к телефону набирать номер полиции?
Если Мопса гуляет в полубессознательном состоянии по Лондону, то ее скоро обнаружат; если мертва — значит, мертва, и уже поздно предпринимать какие-то меры.
Бенет сама принялась считать пульс на тоненьком запястье Джеймса, поглядывая на наручные часики. Сто… Сто десять… Сто двадцать… Сто сорок… Сто шестьдесят… Сто восемьдесят!
Такого не может быть! Она, должно быть, в волнении неправильно считала. Его лоб был прохладным и сухим, температура явно нормальной. Раз так, то, значит, он уже на пути к выздоровлению. Первая инфекция была быстро подавлена, а сейчас малыш успешно борется со второй.
