— Тять… да мы… мы… — Павел вскочил, сильно обнял тестя, забегал вокруг.
— А ты, дедко, плети наразу корзины! — обернулся Иван Никитич к отцу.
— Не допустит господь!
Дед Никита встал перед образами, кинул к плечу сухую щепотку.
Мужики двинулись уговаривать Клюшина, только он и мог взять третий пай. У Клюшина стояло нетронутое урочище хорошего лесу. Лошадь у него еще молодая, всего трижды пахала вешное, да и сам он был ядрен, крепко держал в руках горбатое топорище.
Пашка бегом побежал в казенку, чтобы не прийти к Степану с пустыми руками. Евграф и Иван Никитич подошли к дому Клюшина.
— Что-то боязно, парень, — сказал Иван Никитич, берясь за скобу. — Горячий у нас Пашка-то, как бы не опростоволоситься.
Евграф обметал веником ноги. Он тоже сейчас тужил, готов был отказаться от дела, но какое-то ребячье упрямство сдавило ему зубы. Он промолчал и шагнул через порог, а за ним ступил и Иван Никитич.
— Здорово ночевали, хозяева!
— Проходи, Евграф Анфимович, проходи, Иван Никитович.
Клюшин вставлял в светец очередную лучину, керосин экономили.
В избе было тепло и дымно, чистые половики глушили шаги. Стариков не было, ушли по другоизбам. Таисья — жена Клюшина — сеяла в кути муку, слышались шлепки ладоней о веко решета. В углу тусклой фольгой мерцали иконы. На гвоздике, под тетеревиными крыльями и хвостом, приколоченными к неоклеенной стене, висели отрывной календарь, полотенце и треугольное, в крашеной самодельной оправе зеркало. Клюшин отодвинул вершу, которую вязал, и потянулся за кисетом.
— Что не бывали, мужики, на озере-то?
— Какое, бывали, — махнул рукой Евграф и подмигнул, кивая в сторону перегородки.
— Таисья! — догадался Клюшин. — Сходила бы ты к Новожиловым, тебя Наталья пряжу звала сновать.
— И чего плетешь, пустомеля? — Таисья вышла из кути. — Кто это по вечерам при лучине пряжу-то снует?
— Ну, все одно, сходила бы…
— Какие такие секреты завелись? — заворчала баба, однако накинула казачок.
В дверях она чуть не столкнулась с Павлом.
— Вот, еще один. Чего это вы? Тоже коммуну устраивать надумали?
Она ушла, а Павел выставил бутылку на стол.
— Ну, Степан Петрович! Дело за тобой. Ты как хочешь, а нам уж не отступать…
— Не отступать… — неуверенно добавил Евграф.
— Смекнул, в чем дело-то? — спросил Иван Никитич.
— Да, кажись, смекнул. Что, Паша, поди, лешева деревина на пути встала? Гляди, парень… Я уж, когда за сеном-то ездили, все, думаю, увидит Пашка эту деревину.
— Пошто лешева-то?
— Вон пусть Евграф расскажет, он мастак говорить.
