— Пойдешь! — крикнул на это Куземкин. — Как миленькая прибежишь!
— Нет уж, нет уж… — Самовариха отошла в куть. — Это пошто, Митрей, я к вам в ковхоз побегу? И кобылу я свою вам не отдам, вот те Христос! Нечево мне в ковхозе и делать. Идите-ко с Богом домой! Ступайте, а я ворота запру.
Самовариха заподавала мужикам обе бутылки.
— Ты, это… Поставь-ко их в шкап, — сказал Володя Зырин. — Пригодятся. Мы их не заквасим…
Нечаев тоже оставил свою «рыковку» на столе.
Изба опустела. Первые петухи только что отгорланили по Шибанихе, но маленькая «Виталька» от испуга звонко заголосила. Самовариха мигом ее успокоила.
Тюремный костюм-«тройка» просох только на третьи сутки. Кургузый пиджачишко, штаны и рубаха уже не воняли, как раньше, лошадь оглядываться не стала бы… Можно было смело идти в сельсовет. Но справка не давала Евграфу покоя. Бумага вместе с поленом лучины сохла на печном кожухе. Евграф кой-как расклеил-таки слипшуюся бумагу и ничего не мог на ней разобрать. Все до одной буковки расплылись! Читать было нечего. Такую в сельсовете и показывать ни к чему. Отправляясь в Ольховицу отмечаться, Евграф однако ж взял с собой сморщенные листочки.
Миронов с вечера промазал дегтем рыжые золотарские бахилы. Заплатки на них стали еще заметней. А куда от заплаток денешься? Не прежнее время…
Начальником в сельсовете сидел теперь бывший объездчик Веричев. Поглядел он на бумагу так и эдак, не определил, где верх, где низ. И вдруг строго сказал:
— Мы, Евграф Анфимович, тебя и без бумаги с малолетства знаем. Личность твоя всем людям известная. Иди и не сумлевайся!
Веричев достал из стола хомутную иглу с длинной холщовой ниткой, открыл какое-то дело и начал подшивать выстиранную справку. Евграф облегченно вздохнул, культурно поблагодарил Веричева:
— Люди-то одно, а власть, товарищ Веричев, другое. Тюрьма-то не красит.
— Живи, не обращай вниманья. Говорят, кто старое помянет, тому глаз вон.
И отправился Евграф в дом к Славушку. Прошел по Ольховице, как в прежнее время! Краснофлотец Васька, родной племянник жене Марье, еще на крыльце, куда выходил умываться, крепко обнял Евграфа. Славушкова хозяйка только что испекла пироги, часть с картошкой, часть с соленою щукой. Славушко, хоть и дальняя родня, тотчас сбегал в сенник за чекушкой. Евграф просидел в Ольховице чуть ли не до вечерней скотины…
Было что рассказать! Проговорили про всю родню, всех вспомнили. Дымя беломорской папиросиной, моряк рассказал об училище. Как подавал в розыск на отца Данила Семеновича, тоже поведал. Хлопоты оказались напрасными. И от брата Павла не было никаких вестей…
