— Мучаешься? — спросил Цербер. — Хочешь удрать, небось.
— Не хочу, — сказал ЗАГРЕЙ, гладя жесткую шерсть пса на затылке. Врал. И Цербер знал, что ЗАГРЕЙ врет.
— Ничего не получится. Ни у кого не получалось.
— А ты бы мог…
— Нет.
Все отвечают «нет». Универсальное слово. Любимое слово. ЗАГРЕЙ не стал настаивать — смешно настаивать, разговаривая с Цербером.
В дверь кто-то поскребся. Осторожно, по-собачьи. Одна из голов Цербера недовольно рыкнула.
— Кто там? — спросил ЗАГРЕЙ.
— Как кто, — гавкнул Цербер. — Художник — явился за картиной.
ЗАГРЕЙ отворил. В самом деле художник — в длинной заляпанной краской рубахе, в нелепом берете — где он его только отыскал?
— Привет, — сказал ЗАГРЕЙ.
— Поможешь донести? — спросил художник, хмуро глядя в пол.
— Уже?
— Опять не хватило. Но в следующий раз получится. Я успею.
— Ну, я пошел, — гавкнули сразу три головы Цербера. Уже у порога одна башка обернулась и с глумливой ухмылкой сообщила: — Дит говорит, что ты такой же, как все.
ЗАГРЕЙ в ту минуту снимал со стены картину вместе с художником. Обернулся. Пес уже удрал. Дит говорит… Подумаешь, мало ли что говорит Дит! Они сняли картину. Она, хоть и без рамы, была, ох, как тяжела.
— Женщина еще не насладилась, — сказал ЗАГРЕЙ.
— Что поделаешь? Света больше нет. Ни единого фотона. А то бы я… Художник сдавленно всхлипнул.
— Ты молодец, Вин.
— Это ты обо мне? Я рад, что ты мой друг, ЗАГРЕЙ.
Художник не помнил своего имени, но картины подписывал. То есть вспоминал свое имя на тот миг, когда подписывал, а потом вновь забывал.
Они несли картину наверх, в мансарду. Поднимались выше, а становилось темнее. Когда отворили дверь в комнату художника — пахнуло холодом, жгучим, абсолютным. За дверью лежала черная, бархатная, непроницаемая тьма.
— Дальше я сам. Знаю, ты не можешь сюда войти, — шепнул художник. — Жди.
Он впихнул картину в комнату и закрыл дверь. ЗАГРЕЙ сел на ступеньку и стал ждать. Он думал о своей возлюбленной и о картине, которой скоро не станет. Когда ЗАГРЕЙ думал о Пине, то есть о Прозерпине, она казалась ему глупой противной стервой. Но почему-то он все равно о ней думал.
Художник распахнул дверь.
— Заходи!
Внутри было тепло. В огромном камине весело прыгали языки рыжего пламени. Горела картина. Шипела краска. ЗАГРЕЙ присел к огню. Полотно было еще почти целым — лишь по краям его облизывали оранжевые язычки. ЗАГРЕЙ увидел женщину в объятиях монстра. Ее тело дергалось — наконец она дождалась венерина спазма.
