По прошествии малого времени, Ирина заерзала знакомым мне образом. Она обладает странной, иногда приятной и уместной, но порой докучающей привычкой. Ирина уверена, что в дороге нужно есть. Как бы ни мимолетна была поездка, у нее всегда есть, чем перекусить; как правило, количество еды пропорционально продолжительности пути. Если бы нам выпало проехать пару остановок в трамвае, она угостила бы меня ириской "Золотой ключик" или конфетой "Коровка". Сейчас же Ирина достала из сумки две бутылки "Жигулевского", которыми без сомнения разжилась в буфете треста, и протянула их мне. Отодвинувшись насколько позволяло сиденье, Ирина расстелила между нами сложенную вчетверо газету, на которую выложила нарезанный батон "рижского", кусок халвы в коричневой бумаге и последней — аккуратно разделанную с вынутыми костями, запеленутую в несколько слоев кальки, сельдь.
"Керченская" — прокомментировала она, разворачивая селедку.
Разумеется, есть руками не предполагалось. У Ирины имелся туристский столовый прибор. В закрытом виде щучка из синей низкосортной пластмассы длиной с карандаш. А если потянуть рыбку за нос и хвост, в одной руке окажется ложка размером чуть больше чайной с плосковатым черпалом, а в другой — трезубая вилка. Задумано мило, исполнено — посредственно.
После трапезы (водителю был пожертвован бутерброд с селедкой, а всю халву Ирина съела сама), которую мы запили теплым пивом, Ирина тщательно собрала крошки, завернула их в бумагу и спрятала в сумку вместе с оставшейся невостребованной второй бутылкой. Мусорить, выбрасывая объедки из окна, было не в ее правилах. Чувствуя послеобеденную истому, я принялся глазеть в лобовое стекло, благо сидел справа, и водитель не загораживал мне обзор.
Панорамы Поволжья живописны во всякое время; разумеется, ранняя осень не исключение и даже более того. Увы, привлечь внимание Ирины к минуемым нами полям, часть которых топорщилась стерней, а часть еще изнемогала от урожая в ожидании жатвы, оказалось невозможно. Но сам я с удовольствием тешил себя всеми оттенками желтого и особым зеленым, в котором уже гнездится намек на буровато-багровый скорого увядания, но пока еще только придает ему насыщенность и разнообразие. Ровно на траверзе нашей машины держался жаворонок. Не знаю, поют ли они сейчас, да и не услышать его за фырчаньем мотора и шинным шорохом, однако, я представлял себе его поющим — это было бы уместно. Тем более, кучевые облака белы и нежны, как комки ягнячьего пуха.
