— Я понимаю, — теряется Струйская, — все понимаю, но клянусь вам, это нелепость. Никогда бы Борис Иннокентьевич не стал читать лекции для «Союза» и не стал бы общаться с этими людьми, и я…
— Отчего же вы пренебрегаете связями с патриотической организацией? бесцеремонно перебивает ее Ильин. — Пачкотней социалистов не брезгуете… Не в этом ли, Серафима Даниловна, корень зла? Между тем, вам-то известно, что государь весьма благосклонен к «Союзу», тогда как умонастроение вашего брата и подобных отщепенцев считает предосудительным. И все лучшие люди и истинные патриоты так полагают.
— Вы меня не совсем верно поняли, господин Ильин, — торопливо говорит Струйская, — мы ничего против «Союза» не имеем, однако с некоторыми их идеями по поводу иноверцев нельзя согласиться. Борис Иннокентьевич смотрел по-иному…
— Как же, позвольте спросить?
— Он полагал, что сохранение черты оседлости ведет к порче нравов, и разжигание религиозных распрей вредно для России…
— А разжигает эти распри «Союз» с благословения правительства и государя, не так ли, мадам? — лениво уточняет Ильин.
— Нет, что вы, — пугается Симочка, — не так, но…
— Вот! — довольно усмехается Ильин. — Вот, мадам Струйская, в этом маленьком незаметном «но» все дело. Не из-за него ли все ваши неприятности? Из маленьких «но» проистекают крупные недовольства, разъедающие души. Я еще понимаю, когда темный пролетарий, натравленный на высшие классы, начинает кусать руку, дающую ему хлеб. Но вашему-то супругу государь положил хлебушко с ма-а-аслицем, какие же у него «но»?
«С ма-а-аслицем…» звенит вокруг, «с ма-а-аслицем…» тупо настаивают портрет, стол и все углы кабинета.
— Разве Борис Иннокентьевич кусал кого-нибудь? — робко принимается возражать Струйская. — Он напротив, он честно служил…
— Честно? — уже гораздо жестче вступает полковник. — И по вашему крестику на заборе честно стал прятать заговорщицкие листовки? Не забывайте, Серафима Даниловна, вы ведь сами изволили показания подписать. Честно! Да хоть бы он осознал, осудил свой образ действий — нет того. Да он и усугубляет, пожалуй. Письмеца-то от супруга получаете?
Серафима Даниловна заливается краской, но героически молчит.
— Ладно, не отвечайте, — терпеливо говорит полковник, — только примите к сведению — многие письма к нам попадают, и есть среди них такие, кои свидетельствуют о явной неблагонадежности господина Струйского, и проникни содержащиеся там стишки в печать, беды не обобраться. Хотите, зачитаю?
