А Валентин все глубже сверлит меня взглядом. Вопрос-то для него ох какой важный. На живчика коврами впечатления не произведешь. Он и сам одним телефонным звонком два вагона всяких тряпок насобирает. Повысился Валик из обычных доставал в личные бандеры перешел…
А я? Кажется, тоже повышаюсь — правая рука Валика, у него девица, у меня — хата. Превосходный дуэт. Имеет же он право на небольшую эксплуатацию совместно добытого комфорта. Интересно, куда я качусь по Игоревой теории вроде бы и не вниз, значит вверх, куда ж еще?
— Ты не можешь без меня обойтись? — спрашиваю напрямик.
— Нет, не могу, — отвечает он. — И ты без меня не обойдешься. Не выпендривайся, Эдик.
Что возразить? Тяну время, пытаясь узнать, хорошенькая ли девочка, и на кой дьявол нужен ей этот пожилой петушок. И тут Валик как будто загорается. Я ведь так редко давал ему повод излагать глубинные мотивы своей философии.
— Эдик, ты на меня, как на ходячую аморальность не смотри, — говорит он. — Такова, Эдик, реальная жизнь — это симфония сил и слабостей, надо только ноты правильно расставлять…
Ловко насвистывает, стервец. Наливаю еще понемногу коньяка, а он продолжает:
— …у шефа все равно слабость к прекрасному полу. Сколько у него служу — только одна секретарша надавала ему по мордасам. Но зри в корень по Пруткову. Зри в корень! Права ли она? Ведь распылит свои лучшие годы с волосатиками по подъездам и подворотням, а от них, сам представляешь, толку мало — ни презентов, ни ресторанов, ни премии. Они и сами рады, чтоб девица бутылку поставила. Ну, повоют вечер-другой под гитару с хмельком, покадрятся, а потом? Потаскать — потаскают, но замуж-то не возьмут…
Валик переводит дыхание, допивает коньяк и, выпустив колеблющееся колечко дыма, проникновенно продолжает:
— А вот другой, вроде бы лучший вариант — какой-нибудь инженеришка в управлении слюни распустит, возомнит, что повседневный доступ к ее коленкам — ближайшая цель его жизни. Все славно — фата, Мендельсон, торжественный переезд из общежития на тещину жилплощадь. А дальше? Конец развлечениям, стирка, варка, сцены ревности, стреляние трешки до аванса, зачуханные нарциссы к восьмому марта. А потом? Еще веселей! Уа-уа… Декретные — на коляску и ванночку, одна зарплата на троих и в качестве неизбежного приложения — быстро иссякающее мамочкино терпение и сексуальная озабоченность молодого мужа. И наконец, разочарование, полная пустота…
Валик тяжело вздыхает, словно его-то все это и постигло, и переходит к выводам:
