И зачем я напихал хрусталя — фруктовницу с целым выводком стаканов на центральную полку? Валик говорит: модная необходимость, людей по-людски принимать сможешь. А я полагаю — люди и из двадцатикопеечного стекла неплохо употребляют. А книги опять девать некуда.
* * *
Тошно… Какое-то дрянное тягучее состояние, словно плаваешь в луже синтетического клея. Плевать на себя хочется.
Ничего не лезет в голову, тем более наука.
Два события, внешне малозначительных, перетряхнули меня, чуть наизнанку не вывернули.
Сначала вышло так. Возвращаюсь с дежурства под часами, небрежно швыряю конверт на стол и иду варить кофе. Через полчаса вскрываю конверт и обнаруживаю кучу бумажек вместо одной — четыре новеньких червонца и одну примятую пятерку. Тьфу-ты, ну-ты!
В чем-то ошибся, может, не достоял минуту? Или оделся не так?
Ну конечно, рубашку пижонскую нацепил — на днях случайно взял в комиссионке. Вся площадь пялилась на меня из-за этой рубашки. А Они просто вычли из зарплаты. Хоть бы выговор какой дали, а то — ба-бах без предупреждения.
Плевал я на пятерку, но обидно. Целый час прообижался, ходил из угла в угол, а точнее — топтался посреди комнаты, потому что углов в ней не осталось. Заняты все углы. Топтался и думал: что делать, что делать…
А вдруг эти выплаты вообще прекратятся? И стало страшно. Куда мне, соблазненному, на одну зарплату тянуть!
Потом пришла злость — неужели я целый час из-за поганой пятерки промаялся? Вместо того, чтобы горы ворочать — с моей-то головой! размениваюсь на такое дерьмо. Схватил с полки здоровенную хрусталину и грохнул. Полегчало.
Сел за стол. На бумагах — слой пыли, тоненький такой слой. Протер пальцем дорожку на стекле, а дорожка никуда не ведет, оборвалась на краю стола. Пытаюсь сосредоточиться.
И тут звонок. Не сомневался — это Они. Если б знать…
Бросился, открыл, а за порогом — учтиво оскаленная морда Валика.
Ну, достал он мне эту дурацкую, ни для чего не годную стенку, достал! И что же, будет он теперь вечным моим гостем? К тому идет…
Валик, не поздоровавшись, проскочил прямо в комнату и запричитал над красиво разбрызганными по ковру осколками убиенной хрусталины: как-же-тебя-угораздило-как-же-тебя-угораздило-как-же-тебя…
Минут через десять я его выпер. Нет, чтоб просто послать подальше, а со вздохами, с ужимками, поглядывая на часы и сметая невидимые пылинки с новюсенькой суперсофы, стоившей восемь с половиной дежурств. Он немного упирался, хотел что-то предложить, шебуршал по карманам и строил обиженные физиономии, но потом до него дошло. Он слегка подпрыгнул, осветился неподдельным сочувствием, стал облизываться, подмигивать и обещать нечто необычайно французское. И сразу исчез.
