Потом стал думать о Ларисе Карпычко — и не только в смысле иронического сочувствия ее мужу. О Ларисе, о Валике и о многих других… Короткая память страшней длинного языка. Респектабельней, но страшней.
* * *
Иногда накатывают забавные фантазии. В сущности, мир устроен немного по-дурацки. Мы привыкли примиряться с данностью — что дано, что произошло, то и верно. Ничего не переиграешь, остается только объяснять — более или менее высокоумно — необходимость состоявшегося.
И еще — каждый шаг необратим, перехаживать запрещено. Нигде в природе не запрограммировано милосердие, иначе обязательно были бы вторые, третьи и прочие попытки… Так ведь нет их!
А то, что есть, — тривиальная имитация. Потому что ошибки накапливаются и становятся самостоятельной силой. И совладать с ней нелегко, чаще всего невозможно. На первый взгляд, природа поступает мудро. Отдельная личность ее не очень-то интересует — пусть делает глупости, они тоже кому-то на пользу, по крайней мере, будет чему поучиться. Если бы!
Многому ли я научился? Умею считать интегралы по траекториям, но известно ли мне что-нибудь о траектории товарища Ларцева? Почему, например, эта траектория ежедневно в 18–00 проходит через определенную точку Старой площади и ровно пятнадцать минут орбитирует вокруг столба с допотопными часами, показывающими любое удобное для них время?
Добросовестный наблюдатель быстро уловил бы явную закономерность и заполнил свои вечера глубокими размышлениями о причинах странного движения. Догадка — между Ларцевым и столбом существует своеобразное притяжение. Но что именно притягивает Ларцева — толстый бетонный стержень или укрепленный наверху механизм неизвестного назначения? И почему движущееся тело в момент выхода на свою временную орбиту непременно начинает испускать клубы дыма?
Прекрасная тема для диссертации инопланетного астронома. А в заключении он, конечно же, подчеркивает, что наука о поведении землян в окрестностях Старой площади неисчерпаема, ибо совершенно не выяснен вопрос о тех силах, которые регулярно отрывают Ларцева от гораздо более мощного источника тяготения — письменного стола в его тихой, подозрительно тихой квартире.
Самое смешное, что меня эти проблемы вообще не волнуют и волновать не могут. Какое мне дело до нелепых домыслов отсталой инопланетной астрономии! Я-то прекрасно понимаю, что центр тяготения расположен не в районе столба, а в моем почтовом ящике, откуда в полседьмого вечера я исправно извлекаю небольшой конверт без надписей, штампов и марок. И даже не там, а строго говоря, где-то в прошлом, в том импульсе, который привел к моему порогу пожилого мужика в старомодном макинтоше.
