— А ты-то мог сказать ей, что любишь ее? — перебиваю я.
Он долго ничего не говорит. Слышно, как стучат колеса.
— Да, — раздается сверху, — я ей сказал. Однажды вечером. В ноябре. Шел сильный дождь. Она стояла перед нашей дверью как мокрая кошка. Сказала, что хотела сделать нам с матерью сюрприз. Но мамы дома не было. Слава Богу. Она вошла, швырнула на пол курточку из ягненка, побежала в ванную, вытерла лицо полотенцем, наклонилась вперед, высушила, насколько могла, волосы и снова откинула их назад. Я напряженно наблюдал за ней из коридора. Поднял с пола куртку и повесил на крючок. Мы вместе вошли в мою комнату. От отца у меня остался проигрыватель, на котором можно слушать миньоны. Правда, все пластинки уже сильно поцарапаны.
И все равно звук прекрасный. Когда бы их ни слушал, все равно появляется ощущение уюта. А мне они еще и чуть-чуть напоминают про отца. Мы сидели на полу, друг напротив друга. И слушали старые зонги. Если песня мне особенно нравилась, я показывал ей текст. Я садился позади нее и через ее плечо водил пальцем по нужным строчкам. Так было, например, с «Джокером» в исполнении ансамбля Стива Миллера. Мы заказали пиццу. Ее принесли через двадцать пять минут. С салфетками. Мы ели руками, сидя друг напротив друга, и слушали музыку. Я написал на салфетке: «1. Не могу наглядеться на тебя. 2. Я тебя люблю». Пододвинул салфетку к ней. Она прочитала. Дождь стучал по стеклу. Раздался щелчок. Пластинка кончилась.
— И как она отреагировала? — спрашиваю я, вытянув голову вверх.
— Сначала она ничего не говорила, — тихо отвечает Генри, — а потом сказала: «Ты слишком молод».
— А дальше?
— Еще, что время на моей стороне. Time is on my side. Что во мне есть кое-что особенное. И когда я стану старше, мной будут интересоваться женщины. Они будут в меня влюбляться, это она тоже сказала Но безумно счастливым ее слова меня не сделали. Потом она подошла к окну и стала смотреть на дождь. И снова повернулась ко мне. Заговорила про время вообще. Это для того, чтобы нарушить повисшую между нами тишину.
— Про время вообще, — повторяю я и добавляю язвительно: — Это ведь твоя любимая тема.
— Да уж, — Генри вздыхает, — это моя любимая тема. Я был в отключке и даже удивляюсь, что помню, как она себя вела Она сказала: «Можно подумать, что время не обращает на нас внимания. Что оно не интересуется судьбой каждого из нас и глотает всё подряд. Но это не совсем так. Время начинает думать про тебя задолго до того, как ты сам в состоянии подумать о нем. Представь себе, сколько всего ему надо было подготовить, чтобы ты вообще существовал, чтобы ты был. И параллельно оно должно было готовить места, в которых ты побываешь, пока живешь». «Получается, — спросил я ее озадаченно, — что места, в которых я побываю, в каком-то смысле существуют только для меня?» — «Да, в каком-то смысле да». — «Но ведь получается, что время заинтересовано в том, чтобы я существовал». — «Точно. Оно как слуга, который заранее понимает, что хозяин устанет, и стелет ему пораньше постель. Разница между слугой и временем состоит только в том, что слуга служит постоянно и исключительно своему хозяину, а время, кажется, служит только самому себе и не слушается никого. Это приблизительно так, как будто оно стелет кому-то постель, чтобы каким-то образом лечь в нее самому. И я понятия не имею, что оно готовит с помощью факта нашего с тобой существования».
