— Да что ж это? Что ж это? Надо тушить. На нас подумают, ребята!
Но не шевелятся соседи.
Прокаленные и перекаленные зэки. Раз горит — значит, так нужно.
Даже злорадство на лицах: строили сами, сами сожгли, ничуть не жаль.
Кишкин, озаренный огнем, декламирует с преувеличенными жестами:
— Прощай, свободная стихия!
Гори, народное добро!
Соседи смеются.
Лица, лица, Ни на одном нет порыва тушить.
Непроницаемое лицо Мантрова. Он не напуган и не рад. Он вернулся к своему постоянному умному самообладанию.
Но любованием, но волнением озарено лицо старика в блещущих очках, Он щепчет:
— По-хороны ви-кингов!
Сосед:
— Почему?
— Скандинавский обычай. Когда умирал герой, — зажигали ладью умершего и пускали в море!
— Светло-оранжевое торжество победившего пожара. Полнеба в нем.
Крыши нет — сгорела. Невозбранно горят стены цеха — борта ладьи убитых викингов… И ветер гнет огромный огонь — парусом! Облегчение и в музыке. Смертью попрали смерть.
А прораб, путаясь в шинели, шапка на затылке, бежит вне себя перед цепью неподвижных заключенных:
— Что за зрелище? Что вы стоите и смотрите? Подожгли — и смотрите?
Вслед ему на драной рыжей лошаденке едет спокойный старый казах в санях с лопатами.
БЛИЖЕ.
Прораб бежит и кричит:
— Надо тушить! Бригадиры! Мантров! Полыганов! Надо тушить!
Маленький Полыганов (с ним поравнялся прораб). Невозмутимо:
— А как? — тушить?..
Прораб размахивает руками:
— Как тушить?! Вон лопаты разби… разби… раздавайте людям! Снегом засыпайте!
Убежал дальше. Вместо него в кадр въезжает лошадь и голова казаха со щиплой бороденкой, в рыжей шапке (сам казах сидит ниже). До чего ж спокоен казах! — как идол в степи.
Полыганов оскалился (не он ли и поджег?..):
— Что ж, ребята, приказ — лопаты брать. Снег руби — и кидай туда. Кидай.
Над санями. Безучастно разбирают лопаты.
ИХ ЖЕСТЯНОЙ ГРОХОТ.
ОБЩИЙ ВИД
пожара. Уже падает сила огня. Уже стены местами выгорела до земли. И — жалкие мелкие человеческие фигурки копошатся вокруг.
Набирает силу звука — заупокойная месса.
БЛИЖЕ.
О, лучше б их не заставляли! Эти не совместимые с пожаром медленные подневольные движения рабов.
Мы движемся, движемся перед их растянутым фронтом. Они скребут лопатами лед — и бросают жалкие горсти его в нашу сторону, в нашу сторону. Лица их, красные от огня, злорадны и скорбны.
Заупокойная месса!
Маятник. Мы не видим, где он подвешен (над экраном где-то). А низ его очень медленно качается по экрану, самым видом своим обомшелым показывая, что считает не часы. Он переходит в одну сторону, снимая с экрана догорающий пожар, заменяя его скудным выжженным степным летом, которое мы видим через колючую проволоку.
