За столом — Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213.
— Значит, кормят хорошо?
— Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем в общей столовой.
— И тепло в камере?
Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое.
— Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали.
— Значит, в козла режетесь?
— В козла.
— Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так?
Что ж, хоть бы и до конца, — наверно думает С-213.
— А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация лагеря спасает вас от ножа, — так надо ей служить!!
С-213 насторожился.
…Сейчас вот у нас идет спор — не распустить ли вас по баракам?
Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый быстрый взгляд:
— Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь не знаешь, где смерть ждет…
— Так надо знать!
Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный:
…Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?!
Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он хочет понять!
Бекеч отрывисто:
— Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбрасывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь?
Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы! Шепчет:
— Забьем! Задушим!
Спокойный голос оперуполномоченного:
— Нет. Лишить жизни — мы управимся и по суду. А ваша задача до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов — для вас нет. Узнаете — будете в лагере ж и т ь. А не узнаете — выкинем вас на говядину!
Пошла мысль! принялась!
ШТОРКА.
Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними — обрешеченное крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не видим, она рядом с нами, — но видим, как человек двадцать этой камеры с обоих «этажей», где они сидят и лежат, — все встрепенулись, бросают домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подбираются к краю нар — четвероногие!
каракатицы!
спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты.
Общий хриплый возглас торжества.
Абдушидзе соскакивает с нар. Он перекошен:
— А, Гавронский! Сюда резать пришел?
С-213 зло мигает, выставил дюжие кулаки:
— Поляк дерьмовый! Это ты резал?
Гавронский, Р-863. Спиной к закрытой двери. Руками как бы держится позади себя за каменные косяки входа.
Негромкий, но четкий взлет революционного этюда. Рев:
— Убийца!.. Бандит!.. Сучье вымя!.. Волк!.. Задушим на хрен!
Гавронский видит — спасенья нет! Гордо выпрямился в нише двери:
— Предатели! Найдут вас и тут!
Гонор — это долг!
Остервенелые сливающиеся крики.
