всплеск музыки!
…вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана, — потрясенная! с закушенными губами!
И — нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта:
— Выходи на проверку!
И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой:
— На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку!
Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов не в себе:
— Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай!
Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются.
— Не то, что — девчонок! А ты задумайся…
Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб:
…Ведь их не случайно взяли — их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день…
чуть пристукивает согнутым пальцем
…закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит…
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос:
— Можно.
ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку:
— Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один — у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять — не та ли самая бумага?
Надзиратель просмотрел списочек:
— Здорово. Этого гада с зеленой бумагой надо размотать. А ножи большие?
— Не, вот такие, сало резать.
— Ну, все равно посадим. Деловой ты у меня старший барака, Возгряков. С тобой можно работать. Кем ты был до ареста, а?
Подслеповатый Возгряков усмехается, отворачивается от надзирателя в нашу сторону. Глубоко вздыхает. По ничтожному лицу его с постоянно слезящимся больным глазом проходит отблеск величия.
— Я был…
Садится на скамью как равный.
…страшно сказать, какой большой человек!
КРУПНО.
Его лицо, искаженное многими годами лагеря, меж губ сильно прореженные зубы.
…Я в ГПУ был, по нынешнему счету, — полковник. Меня Менжинский знал, меня Петере любил… Сюда меня Ягода за собой потащил. И вот гноят шестнадцать лет… Не верит мне Лаврентий Павлович… Не верит!..
ШТОРКА.
Кабинет попросторнее. Обставлен хорошо. У окна (свободного от решетки) — вазон с раскидистой агавой. За письменным столом в свете настольной лампы — старший лейтенант. Близко к нам — спина сидящего заключенного. Он говорит с грузинским акцентом:
