– Шанго! Шанго! – выкрикнул Вадим первые пришедшие на ум китайские слова. – Руси феди. Феди чан...[3]
Старик опустил весло. С растерянным лицом он прижимал руки к груди и низко кланялся. Скорее всего, рыбак принял Вадима за японца и теперь сокрушенно бормотал извинения. Удар пришелся по раненой руке, нестерпимо болели плечо и голова.
Старик помог Вадиму забраться в лодку, усадил его на влажные, пахнувшие рыбой сети, а сам встал на корму и принялся торопливо грести к берегу. Он то и дело оборачивался к Вадиму, кланялся и, ударяя себя по лбу, досадливо качал головой. У берега он выбросил из лодки привязанный на веревке камень, служивший ему якорем, залез в воду, подтянул лодку к хлипкому помосту из скользких бревен и помог Вадиму сойти на берег. Старик жестами звал его за собой и кланялся, кланялся... Здоровой рукой Вадим нащупал пистолет, отстегнул кобуру и пошел за стариком.
Продравшись сквозь густые бамбуковые заросли, шли мимо рисового поля, спускавшегося с пригорка зелеными прудами-ступеньками. Опять углубились в лесную чащу, потом вышли к поляне. Вдали, за кущей деревьев, Вадим увидел соломенные крыши фанз. Старик остановился, повернулся лицом к Вадиму, указывая рукой на траву, будто прижимал что-то к земле раскрытой ладонью. Он закивал, заулыбался, когда Вадим понял, что должен посидеть здесь, пообождать. Тощая фигурка рыбака в соломенной шляпе исчезла за поворотом тропинки.
Прошло около часа, когда он услышал на тропе тихие голоса. Рыбак, в сопровождении двух крестьян, дойдя до места, где оставил Вадима, стал с беспокойством озираться вокруг.
Один из пришедших, добродушный, улыбчивый толстяк, заговорил вдруг по-русски.
– Моя долго, долго жила в Москве, – с трудом вспоминая слова, говорил он. – Моя торговал мала-мала, делала так: шарика есть, шарика нет, – пощелкал он сложенными в щепоть пальцами, – фокуса-покуса... Моя звали в Москве Ван Ваныч...
Рыбак что-то долго говорил Ван Ванычу, и тот начал переводить, старик просит его извинить, он принял русского за японского летчика... Он ругает себя и спрашивает – очень ли больно ударил веслом.
Рука Вадима ныла все больше, но он сказал: все в порядке – и поблагодарил старика за помощь.
Пришедшие посовещались и решили, что днем Ва-дину, как они тут же прозвали Вадима, в деревню ходить не надо. Редко, но все же в деревню наезжают японцы. Ночью Ва-дина проведут к одному надежному человеку... Старик развернул тряпицу и положил на траву кусок рыбы и пористую белую лепешку мантоу – хлеб, сваренный на пару. Протянул Вадиму воду в кувшине, сделанном из какого-то плода, похожего на маленькую тыкву.
