Антон приготовился прыгать, но почувствовал, что машина еще держится в воздухе, подчиняется управлению. Он сбросил газ и на малых оборотах дотянул до аэродрома. Винт был погнут, лопнула рама, но самолет все же удалось сохранить.
На аэродроме недоумевали – почему два самолета, уже шедшие на посадку, вдруг развернулись и полетели назад. Потом у горизонта взметнулся столб дыма, а вскоре, на изуродованном самолете, прилетел Антон Якубенко.
Утром кто-то заметил:
– Что-то у тебя, Антон, виски посветлели...
Говорившему возразили:
– В такой переплет попадешь, не то что виски – вся голова побелеет, если на плечах удержится.
Позже Антон рассказал:
– Лечу под самураем, а зубы сами скрипят, больно уж зло на него взяло. Что, думаю, делать! Семена вспомнил – мы с ним, когда летели в Китай, спорили: выдержит наш самолет таран или не выдержит, если таранить. Он уверял – выдержит, а я сомневался. Думаю, дай попробую! Семен прав оказался...
Мертвый летчик подсказывал живому...
Таран Антона Якубенко был первым тараном, совершенным советским летчиком. Летчики других стран не осмеливались идти на такое, разве только японские камикадзе – смертники, но это было позже, и камикадзе заведомо шли на смерть во имя божественного императора. Но летчики-добровольцы, выросшие на Смоленщине, Украине, под Рязанью, получившие китайские имена, надолго ставшие неизвестными и безымянными, шли на смертный риск во имя жизни, во имя долга.
Каждый русский парень придумывал себе китайское имя.
Кто-то в шутку назвал себя на китайский лад Ван Ю-шин, переиначив исконную русскую фамилию Ванюшин. Так и пошло с тех пор, русские летчики шутливо называли себя в Китае ван ю-шинами. И еще – летучими голландцами, потому что часто приходилось менять аэродромы, располагались то там, то здесь, стараясь вводить в заблуждение японцев, создавать видимость, что авиационных частей в гоминдановской армии значительно больше, чем их было на самом деле.
– Дадут нам жизни после этой свалки, – повторил Антон.
Вадим сидел в шезлонге, прислушиваясь к разговору и не принимая в нем участия.
И, будто в подтверждение слов Якубенко, на аэродроме тут же поднялась суматоха. Кули, работавшие на летном поле, побросав коромысла и корзины, бросились к укрытию позади капониров.
– Тим-бо!.. Тим-бо![1] – кричали они, покидая летное поле.
Летчики вскочили с шезлонгов, подхватили парашюты и, пристегивая их на ходу, побежали к машинам.
Но на этот раз тревога оказалась ложной. Рабочие приняли свои самолеты за японские. Приземлилось звено, ходившее в разведку.
