— Ты хочешь сказать, пять?
— Шесть. А у меня куда больше. Потому-то моя красота целиком понятна только мне одному. Но и того, что дано тебе видеть и слышать, вполне хватает, чтобы полностью признать мою неповторимость.
— Да и голос твой хуже несмазанной телеги, — уколол красавца Гэллегер.
— Твой слух несовершенен. А мои уши чувствительны уникально. Тебе недоступен весь диапазон моего божественного голоса. А сейчас я хочу тишины. Твоя болтовня тяготит меня, мешает наслаждаться видом моих шестеренок.
— Потешься, потешься, пока есть время. А я иду искать кувалду.
— Ну и давай, ну и круши, — повторил Джо. — Мне все равно.
Гэллегер в изнеможении рухнул на кушетку и уперся взглядом в прозрачную спину Джо.
— Ну и натворил же ты дел. Какого черта ты заключил контракт с «Сонатоном»?
— Я же тебе объяснял: чтобы мне больше не докучал Кенникотт.
— Ах ты, наглый, пустоголовый… тьфу! По твоей милости я попал в адскую переделку. Тоны могут вынудить меня выполнять все пункты контракта буквально, пока я не смогу доказать, что ты подписал его за меня. Ну ладно, у тебя есть шанс исправить это. Отправишься со мною в суд и продемонстрируешь свои гипнотические таланты или как они там у тебя называются. Убедишь судью, что можешь представляться мною, и что при встрече с Тонами так и сделал.
— И не надейся, — огорошил его робот. — С чего бы это?
— Ты же сам заварил эту кашу! — заорал Гэллегер. — Теперь сам ее и расхлебывай.
— Чего ради?
— «Чего ради»? Да хотя бы потому, что… ну… из соображений элементарной порядочности.
— Нельзя подходить к нам, роботам, с человеческими мерками, — парировал Джо. — Что мне ваша этика? Зачем мне тратить время, которое я могу использовать для подробного изучения собственной красоты. Лучше застыну перед зеркалом на вечные времена…
— Вечных времен у тебя не будет! — взорвался Гэллегер. — Скоро от тебя ни одной целой молекулы не останется.
— Как хочешь. Меня это не трогает.
— Так уж и не трогает?
— Ох уж этот ваш инстинкт самосохранения, — робот явно издевался. — Правда, вам, очевидно, без него не обойтись. Столь безобразные создания давно уничтожили бы друг друга из одного только отвращения к собственному уродству. Если человечество еще существует, то только благодаря этому страховому полису — инстинкту самосохранения.
— А если я лишу тебя зеркала? — спросил Гэллегер, сам не веря в действенность своей угрозы.
Ответом стали вытаращенные до упора глаза на кронштейнах.
— Я могу обойтись и без зеркала. Не говоря уж о том, что я могу представить себя локторально.
