– Сколько их всего?
– А леший разберет! Понимаешь, Жилло, списка нам никто не показывал. Кое-кого, кто почаще в городе бывает, мы знаем в лицо. А когда они торжественно идут строем в белых мантиях, тогда хрен их сосчитаешь – все, мерзавцы, одинаковые!
– Этих шестерых знаешь? – не унимался Жилло, потому что молчать сейчас – это было выше его сил.
– Вон тот, впереди, который помоложе – Уго Ринуж. А в дверях остался стоять Исидор Талс. Во-он та старая рухлядь! Он, наверно, и сам уже забыл, сколько ему лет.
Жилло вспомнил – что-то этакое про Талса и лекарь говорил. Напряг он зрение. Да, старик стариком, волосы под парик упрятаны, как полагается, и мантия широченная все как есть скрывает. С пузом он или сухой сморчок поди разбери, мантия-то поверх шитого золотом кафтана, а полы кафтана торчат наподобие короткой юбки. Одни рукава с обшлагами из прорезей вылезают. Одно ясно – росту этот Исидор Талс невысокого. Все сидят, а он стоит – и все равно он их ненамного выше.
Отрекомендовал Дедуля и прочих четверых. Так получалось, что каждый из них уже лет шестьдесят командует равноправным населением. Как можно столько прожить – Дедуля объяснить не мог и не пытался. Однако был в этом и свой резон – за долгие годы Равноправная Дума усвоила, что к чему в подвластном государстве, кто умный, а кто – дурак, и иногда очень даже мудро управлялась, опираясь именно на дураков.
А тем временем двор Коронного замка стал заполняться народом. Очевидно, о казни объявили в Кульдиге – и, как сообразил Жилло, все бездельники, страдающие любопытством, не поленились вскарабкаться на холм ради бесплатного и нравоучительного развлечения.
– Ага, не то что бесплатного, а даже полезного в хозяйстве развлечения, – едко поправил его Дедуля. – При выходе зрителям вручаются мешочки с булками и салом. Дума же обещала, что равноправный народ голодным не останется! Ну, вот и держит слово.
Толпа обжала эшафот. От высокого крыльца к нему вел настил. Вдоль настила выстроились даже не стражники – красномундирные гвардейцы. И вот двери открылись.
Первой вывели принцессу Амору.
Шла она в обычном коричневато-сером платьице вышивальщицы, в простеньком чепце, из-под которого выбились на лоб две легкие прядки. Как тогда, в башне, упрямо был сжат маленький рот. Шла уверенно, глядела прямо перед собой – на плаху и две корзинки. Сзади ее придерживали за связанные руки два стражника – здоровые дядьки, на них бы пахать впору...
