— Ладно. Значит, вы не приветствуете войну, но хотите, чтобы она началась?
— При нынешнем положении вещей она необходима. Солдатики-то возбуждены, аж штаны лопаются. Надо дать им кончить, иначе у них вскочат прыщи и им ничего не останется, как вернуться, горько плача, к мамочке. Обманывать надежды молодежи нехорошо.
— Вы любите молодежь, господин Тах?
— Нет, у вас просто талант задавать блестящие вопросы, и главное — оригинальные! Да, представьте себе, я просто обожаю молодежь.
— Для меня это неожиданность. Зная вас, я бы скорее предположил, что вы ее на дух не переносите.
— «Зная вас»! Да что вы себе позволяете?
— Ну, то есть зная вашу репутацию…
— И какова же моя репутация?
— В общем… трудно сказать.
— Ясно. Пожалею вас и не буду настаивать.
— Значит, вы любите молодежь? А почему?
— Я люблю молодежь, потому что у нее есть все, чего нет у меня. За это она заслуживает любви и восхищения.
— Какой волнительный ответ, господин Тах.
— Дать вам носовой платок?
— Почему вам непременно нужно высмеивать благородные порывы вашей души?
— Благородные порывы моей души? Как вам, черт возьми, в голову пришла такая дичь?
— Извините, господин Тах, вы сами навели меня на такую мысль: ваши слова о молодежи были поистине трогательны.
— Копните поглубже, увидите, много ли в них трогательного.
— Что ж, давайте копнем.
— Я люблю молодежь, потому что молодые люди красивы, проворны, глупы и злы.
— …?
— Не правда ли? Волнительный ответ, как сказали бы вы.
— Я полагаю, вы шутите?
— Я похож на шутника? И потом, где вы видите шутку? Хоть одно из этих определений, по-вашему, не соответствует действительности?
— Даже если допустить, что все определения верны, себя вы в самом деле считаете полной противоположностью?
— Что? Вы хотите сказать, что я красив, проворен, глуп и зол?
— Не красивы, не проворны, не глупы…
— Ну, спасибо.
— Но вы злы!
— Зол? Я?
— Еще как.
— Я зол? Вы с ума сошли. За восемьдесят три года своей жизни я не встречал другого такого неимоверно доброго человека, как я. Я просто чудовищно добр, добр до того, что встреть я сам себя, меня бы стошнило.
— Вы говорите не всерьез.
— Ну знаете! Назовите мне хоть одного человека не добрее (это невозможно по определению), но хотя бы такого же доброго, как я.
— Ну… да кто угодно.
— Кто угодно? То есть вы тоже, если я правильно понял? С вами не соскучишься.
— Я или кто угодно.
— Оставьте в покое кого угодно, вы его не знаете. Говорите за себя. На каком основании вы смеете утверждать, что так же добры, как я?
