— Но… что я, по-вашему, должен был говорить?
— Это ваша проблема, вы журналист, а не я. Если не хватает ума, нечего являться с вопросами к Претекстату Таху.
— Вы сами дали мне разрешение.
— Ничего подобного. Все этот остолоп Гравелен, что с него взять, ничего не соображает.
— Давно ли вы говорили, что он милейший человек?
— Одно другому не мешает.
— Полноте, господин Тах, не прикидывайтесь большим букой, чем вы есть.
— Грубиян! Немедленно вон!
— Но… интервью только начинается…
— Оно слишком затянулось, чурбан вы неотесанный! Исчезните с глаз долой! И передайте вашим коллегам, что Претекстат Тах требует к себе уважения!
Журналисту ничего не оставалось, как показать тыл, поджавши хвост.
Коллеги, коротавшие время в кафе напротив, не ожидали увидеть его так скоро. Ему замахали; бедняга, бледный до зелени, без сил рухнул на стул.
Заказав тройной «порто-флип», он слегка взбодрился и смог поведать о своих злоключениях. Из-за пережитого страха воняло от него чудовищно — надо полагать, как от Ионы, когда тот выбрался из чрева кита. Собеседники морщились, недоумевая — неужели он не чувствует запаха? Иону, правда, он упомянул сам.
— Поистине, чрево кита! Темень, безобразие, жуть, клаустрофобия…
— Зловоние? — отважился один из собратьев.
— Единственное, чего не хватает для полной картины. Но он! Он! Воплощенное нутро, да и только! Лоснящийся, как печень, раздутый, как его собственный желудок! Коварный как селезенка, полный желчи, как желчный пузырь! От одного его взгляда у меня было чувство, что меня переваривают, расщепляют, рассасывают соки глобального метаболизма!
— Ну, это уж ты хватил!
— Совсем наоборот — любые слова тут слабы. Посмотрели бы вы на него под конец! Я никогда не видел, чтобы человек был так страшен в гневе, так мгновенно вспыхивал и в то же время так мастерски владел собой. Я думал, при его-то комплекции, побагровеет, пойдет пятнами, задохнется, взмокнет от злости. Ничуть не бывало: его ярость столь же испепеляющая, сколь и холодная. Каким голосом он приказал мне выйти вон! В моих кошмарах так говорили китайские императоры, приказывая немедленно отрубить пленнику голову.
— Что ж, он дал тебе шанс проявить героизм.
— Вы так думаете? Я никогда в жизни не чувствовал себя таким ничтожеством.
Он залпом допил «порто-флип» и разрыдался.
— Брось, ты же журналист, подумаешь, выставили идиотом, в первый раз, что ли?
— Да выпроваживали-то меня и похлеще. Но это — его тон, лицо, лоснящееся, ледяное… это было очень убедительно!
