. Он облачен в глубокий траур, на шляпе лента из крепа, на руках черные перчатки.
Мисс Призм. Мистер Уординг!
Чезьюбл. Мистер Уординг!
Мисс Призм. Какой сюрприз! А мы ждали вас не раньше понедельника.
Джек(с трагическим выражением лица жмет руку мисс Призм). Да, я вернулся ранее, чем предполагал. Доктор Чезьюбл, как поживаете?
Чезьюбл. Дорогой мистер Уординг! Надеюсь, это скорбное одеяние не является свидетельством какого-нибудь ужасного несчастья?
Джек. Мой бедный брат.
Мисс Призм. Новые долги и безрассудства?
Чезьюбл. По-прежнему в тенетах распутства и наслаждения?
Джек(печально качает головой). Скончался.
Чезьюбл. Ваш брат Эрнест умер?
Джек. Увы.
Мисс Призм. Какой для него урок! Надеюсь, это пойдет ему на пользу.
Чезьюбл. Смерть — наш общий удел, мисс Призм. Но мы не должны смотреть на нее как на кару Божью, а скорее как на промысл Божий. Без нее и сама жизнь не имела бы смысла… Мистер Уординг, приношу вам мои искренние соболезнования. Вас может утешать только то, что вы были для покойного столь великодушным и щедрым братом.
Джек. Бедный Эрнест! У него было так много недостатков, но какой это тяжелый, какой непереносимый удар.
Чезьюбл. Если б вы знали, как я вам сочувствую! Вы, полагаю, были рядом с ним в его последнюю минуту?
Джек. Нет. Он умер за границей, а точнее — в Париже. Вчера вечером пришла телеграмма от главного администратора Гранд-отеля.
Чезьюбл. В ней упоминалась причина смерти?
Джек. По-видимому, острая простуда.
Мисс Призм. Что посеешь, то и пожнешь.
Чезьюбл(воздевая правую руку). Милосердие, дорогая мисс Призм, милосердие! Никто из нас не совершенен. Я и сам подвержен простуде, особенно от сквозняков. А погребение состоится здесь?
Джек. Нет. Как выяснилось, перед самой кончиной он выразил желание быть похороненным в Париже.
Чезьюбл. В Париже! (Качает головой.) Боюсь, это не свидетельствует о том, что он стал серьезнее в последние минуты жизни. Вы, несомненно, хотели бы, чтобы о вашей семейной драме я упомянул в своей воскресной проповеди? (Джек порывисто пожимает ему руку.) Что ж, моя проповедь о манне небесной в пустыне пригодна для любого события — и радостного, и, как в данном случае, печального. (Все вздыхают.) Я читал эту проповедь на празднике урожая, при крещении, конфирмации, в час невзгод и в час ликования. В последний раз я произнес ее в соборе на молебствии со сбором пожертвований в пользу Общества предотвращения недовольства среди высших классов. Присутствовавший при этом епископ был поражен злободневностью некоторых моих аналогий.
