Куликово поле широко раздвинуло непроходимые дубравы, что тянулись от Оки через Уперту и до Быстрой Сосны, а за Быстрой Сосной, за рекой Воронеж переходили в Черный бор. Дуб не любит болото, меж Непрядвой и Доном с водораздела разбежались малые речки Нижний Дубик, Средний Дубик, Верхний Дубик — притоки Непрядвы, Смолка и Курца — притоки Дона. Берега этих рек — топкие болота, обиталище куликов и куличков, потому и названо поле — Куликовым. В болотах всадник тонет вместе с лошадью. А вот меж болот протянулись два холма, между ними и поле.
Летний рассвет ранний, петров день не наступил. По кустарникам над речками раскричались соловьи, до того же звонко, что подняли князя, не дали доглядеть последний утренний сон.
Князь вышел из шатра. С холма дивный вид, ничем не похожий на московские леса. Там горизонт очерчен еловыми мутовками, как точеным частоколом, здесь кудрявится зелень дубов. До того красивы их могучие шапки, что даже не верится, что такое бывает в яви. Далеко за этой зеленой грядой поднимается солнце и, будто бы отразившись от зеркала невидимого отсюда Дона, осверк-нуло росу на зелени, засияли на земле неисчислимые звезды, сверкнули медяные шлемы на головах дружинников. Кружилась голова от дурманящего запаха трав и цветов. То не домотканый ковер, а ковер, сотканный божиим изволением, до чего же цветист, до чего же красен.
— Красный холм! — молвил Иван, навечно нарекая безымянный взгорок над Куликовым полем.
Солнце подожгло беззвучно летящие облака, с болот поднялись на дневной перелет утиные стаи, прошелестели крыльями лебеди, тревожно перекликаясь: «Клинг-кланг, клинг-кланг!» Чибисы, будто поддразнивая воинов в железе, со свистом рассекали воздух над шатром, вопрошая: «Чьи-вы, чьи-вы?»
Гридня поднял лук, наложил стрелу и оттянул тетиву до уха, выцеливая самого дерзкого и крикливого.
— Оставь!— остановил его Иван.— Он солнцу радуется!
Неслышно прискакали сакмагоны. Копыта коней обернуты войлоком. Донесли, что за Утиным бродом, там, где подходит к шляху заливной луг, кочует Орда, водит ее темник Мамай, зять царевича Бердибека, старшего ханского сына.
Сняли стан, запрягли повозки. Наперед вышли старшие дружинники, опустили прилбицы, как бы ненароком ордынцы не осыпали стрелами. Тысяцкий выехал вперед с ханской грамотой.
Сразу за Утиным бродом появились ордынцы, с десяток всадников. Они с минуту смотрели на приближающийся княжеский поезд и вдруг, завизжав и вскинув луки, помчались, будто бы в бой.
