Перепутье четвертое (и последнее) | страница 7
Трактирщица, предусмотрительная в своем благочестии бабка Даруна, разбудила меня вовремя, обещанной кашкой на молоке накормила превкусно и еще раз в ненужных подробностях подсказала, как мне найти заимку, где собирается неженатая молодежь из окрестных деревень... Быть может, она рассчитывала, что я одухотворенный ее проповедями о предстоящем конце света, нагряну к танцующим и начну склонять их сообща жертвовать и молиться? Напрасно. В складчину я вбросил от щедрот и напоказ полдюжины золотых - да на эти деньги можно напоить обе окрестные деревни поголовно и допьяна, включая уток и горулей, а девиц даже и подпаивать не нужно - уже веселы и отзывчивы к подмигиваниям восхитительного в своей щедрости и мужественности незнакомца, почти любую выбирай...
Когда не войне - я сугубо мирный человек, даром что рубашка черная, не люблю ни драк, ни поножовщины, благо Брызга мой привык восстанавливать мир и порядок за считанные мгновения, пока еще брань и битье посуды не успели набрать громкую силу, но в ту вечеринку мне и Брызга не потребовался: пели, пили, плясали, обнимались - все было замечательно! Утречком, подарил вдовице Ланке золотой перстень с лалом, под кузнечный стук на заднем дворе позавтракал, попрощался с Даруной (старуха тоже осталась довольна щедрым постояльцем) - и в путь, куда глаза глядят!
Не думаю, чтобы кого-нибудь на всем белом свете по-настоящему взволновал вопрос: а куда глядят человеческие глаза одинокого всадника Зиэля, бородатого верзилы в черной рубашке? Да понятно куда: на северо-восток, по самому краешку Пригорий, куда-нибудь к Шихану поближе... или еще севернее...
И вот скачу я по дороге, песни ору во весь голос, распугивая всякую звериную и демоническую мелочь и вдруг... Да, честно признаюсь перед самим собой, мне почти всегда нравится видеть окружающий мир именно в пределах человеческих органов чувств, иной раз я даже обычное колдовское зрение с себя убираю, чтобы уж совсем опроститься в смертного... Но сегодня колдовское было при мне и я, сквозь тучи пыли, что клубятся мне навстречу по сухой весенней дороге, издалека узрел и узнал всадника... Рыцарь и дворянин древнего рода, личный гонец Его Императорского Величества, юный князь Докари Та-Микол собственной персоной! Я его знавал еще безо всей этой титульной позолоты, затюканным и неграмотным мальчишкой, когда он прислуживал в забытом богами трактире где-то неподалеку, на северном побережье...