— Светлана, вам денег не предлагали ещё за то чтобы побыстрее освободить помещения?
— Нет. Но несколько мамочек уже выразило желание забрать детей… Я-то думаю, раньше не видно их и не слышно, а тут — извольте подготовить документы, да поживее. Ну как после этого их называть, кукушек продажных? Деньги, небось, на себя потратят, а малышню сбагрят куда подальше. Мушину мамашу помните — она регулярно донимает меня звонками!
Из беседы с подругой-союзницей Света не делала секрета, и в их разговоре молча участвовали все кто находился в учительской. Валерия Никитична с тревогой следила за директорской рукой, готовой вот-вот схватиться за сердце, нянечка Клаша качала головой, а недавно принятая учительница начальных классов Зоя чертила на обложке журнала цепочку вопросительных и восклицательных знаков.
— Дорогие мои, не хочу скрывать от вас, дела наши обстоят не лучшим образом. На маму Саши Воржецкого пытались надавить, правда, для начала — пряником, но кнут впереди. Нас не так-то просто купить, столько лет в этих стенах дорогого стоят. Иннины силы на исходе, она, как и мы, почти исчерпала свой боевой потенциал… Нам всем осталось надеяться только на чудо.
Сергей застал в кабинете унылые лица и отзвук имени, которое давно различал среди множества других женских имен. Света ошибалась, полагая, что он увлёкся Инной во время её бурной карьеры манекенщицы. До недавнего времени Сергей ничего об этом не знал. А узнал, когда обнаружил в директорском кабинетике "случайно" положеный на видное место глянцевый журнал с лицом, отдалённо напоминающим Иннино. Уловка сработала, он забрал журнал с собой и долго изучал в своей подсобке — крохотной каморке с мутным освещением в виде сороковольтовой лампочки без плафона. Вздрагивал при каждом звуке извне, как мальчишка, поглощенный запретными фотографиями. Серебряные длинные волосы, струящиеся по плечам, спадающие на грудь и угадывающиеся под серебряным шёлком соски. Гладкая белая кожа, пронзительные серые глаза в обрамлении осыпанных серебром ресниц и блестящие крупные губы с намёком на улыбку. Инна Хофрост — псевдоним, в переводе с английского означающий "иней". Холодная северная красавица, хрупкая, словно льдинка и неприступная, как айсберг.
Его Инна, являющаяся в самых сладких снах, ничего общего с инеем не имела. Ещё до первой встречи с нею он много раз любовался её ликом, увековеченным на огромной иконе святых великомучениц Софии, Веры, Надежды и Любови. Кроткий мудрый взгляд Софии глубоко запал в душу, также в детстве смотрела на него мать. Увидев Инну, он догадался, что эту святую писали с неё, а может быть, кто знает, она вновь вернулась к людям во спасение. Боясь прослыть еретиком, Сергей не поделился своим открытием с батюшкой. Никому не рассказал живому, доверился лишь бумаге. Графические портреты женщины оживляли блёклые стены, излучая нежность и покой. Покой и сдержанность были её внутренним стержнем. Сергей не мог представить Инну, бьющуюся в истерике. Казалось — это последний костёр, в котором она сгорит без остатка. Каждый вечер он спускался в свою каморку, чтобы остаться с нею наедине. Сумеречный подвал поглощал и рёв пришлых моторов, и детские крики.
