Уже вечерело, когда они выступили в путь, лежащий через вересковые пустоши, но было еще достаточно светло. Пастухи издалека заметили две белые точки — убитых овец. Сбившись в кучку, они осторожно продвигались вперед, пока один из мужчин, подняв руку, не остановил остальных и не указал вперед и вниз; там они увидели лохматое существо сидящим на корточках рядом с одной из овец.
И спустили на него своих собак.
Накусяк был так поглощен нарезанием мяса на тонкие полоски, чтобы оно провялилось на солнце поутру, что заметил пастухов, только когда остервенелый лай собак заставил его поднять глаза. Никогда прежде ему не доводилось видеть собак, поэтому откуда ему было знать, что это домашние животные? Он вскочил на ноги и стал озираться в поисках укрытия. Потом его взгляд наткнулся на мрачную группу приближающихся пастухов, и Накусяк, словно лиса, почуявшая охотников, угадал намерения этих людей.
Тут к нему подбежали собаки. Первая, поджарая колли черно-бурой масти, зайдя сбоку, прыгнула на издающее незнакомый запах странно одетое существо, стоящее с окровавленными руками среди расчлененных овечьих туш. Накусяк двумя руками ухватил древко копья и с размаху так сильно ударил собаку сбоку по голове, что свернул ей шею. Пастухи загомонили, затем один из них опустился на колено и поднял к плечу карабин.
Собаки бросились на Накусяка, и он отступил к самому краю обрыва, отгоняя их своим копьем. Повернув лицо к пастухам, он закричал с мольбой в голосе: «Инукуала эшуинак!» — «Тут человек, никому не желающий зла!»
Вместо ответа прогремел выстрел.
Пуля ударила ему в левое плечо с такой силой, что его крутануло назад, и Накусяк потерял равновесие. У пастухов невольно вырвался крик, они кинулись к нему, но не успели добежать какую-то сотню футов, когда Накусяк упал с обрыва.
Ему отчасти повезло — он пролетел всего несколько футов и упал на выступ скалы. Цепляясь из последних сил правой рукой, он сумел задержаться на крутом скате и проползти еще около ярда под слегка нависающий выступ, где на узенькой каменной полке лег плашмя, дрожащий и вконец обессиленный.
Когда люди подоспели к надрывающимся от лая собакам, которые заглядывали за кромку скалистого обрыва, они увидели только блики от волн, бьющихся о полоску берега глубоко внизу, и стаю потревоженных чаек.
Пастухи хранили неловкое молчание. В их ушах отдавался полный отчаяния крик, заглушенный выстрелом. Откуда бы ни явился истребитель овец, в глубине души пастухи теперь почувствовали, что это был человек, и оттого заволновались.
