-- Жена-то наоборот только что с ложки не кормит, да мне всю жизнь еда впрок не идёт.
Мы расплачиваемся муданжскими смешными квадратными монетками. Их делают из какого-то редкого и очень ценного, но также и очень лёгкого сплава, так что можно носить с собой целый капитал, и это не тяжело. Они коричневатого оттенка с искрой и гремят в кошельке, как орехи. Единственное неудобство -- они работают по двенадцатеричной системе. То есть, не десять, а двенадцать мелких монет (них) составляют одну покрупнее (хёр). Всего есть восемь монет, но восьмую, самую ценную (мингь), с собой не носят, а хранят дома про запас. За один масштабный заход по рынку я трачу пять-шесть монет пятого калибра или одну-две шестого, если покупаю решительно всё. Собственных банков на Муданге нет, но в каждом Доме Старейшин стоит терминальчик, через который можно снять деньги со счёта где-нибудь на том же Гарнете, а можно и положить. Не знаю уж, кто заправляет терминалы, но, наверное, Старейшины...
Азамат относит покупки домой и отправляется руководить строительством моего "дворца". У меня, конечно, руки чешутся тут же что-нибудь сделать со всем принесённым богатством, но в дверь стучат. Открываю -- там какой-то неизвестный мальчик.
-- Привет, -- говорю, -- тебе чего?
Он робко поднимает голову и вдруг отскакивает на два метра.
-- Да что случилось? -- недоумеваю я.
-- Б-б-б... Белая госпожа, простите за беспокойство, отец заболел, кланяться слал, не откажите...
А, так это вызов.
-- Не откажу, -- говорю, -- а чем заболел?
-- Рукой... -- растерянно отвечает мальчик, который явно не ожидал такого скорого согласия.
-- А что именно с рукой?
Молчание.
-- Сломал, что ли? -- допытываюсь.
-- Да! -- энергично кивает мальчик. Кажется, когда я на него не смотрю, он меньше меня боится.
-- Ладно, -- говорю, -- Сейчас возьму лекарства и пойдём. Далеко живёте-то?
Оказалось, что в двух часах на лошади. А лошадь припаркована за углом.
-- Нет уж, -- говорю, -- поедем на машине, а лошадь ты свою потом заберёшь. Гони вон в наше стойло, и поживее.
В машине он забивается в самый дальний от меня угол и говорит только если я спрашиваю. Я заезжаю за Оривой, и мы выкатываем на тракт вдоль реки.
Орива приходится как нельзя кстати, потому что я бы из путанных объяснений юнца никогда в жизни не поняла, куда ехать.
Молодой мужик с глухим именем, отец кучи детей. Читай, работает руками и работает хорошо. Перелом для него -- практически конец света. Сидит бледный, только что губы не трясутся. Смотрит на меня с подозрением.
