— Я умышленно принижаю себя, зато ты умышленно возвышаешь меня! Зачем, хотел бы я знать? Хочешь подогреть, чтоб я сам из себя выпрыгнул и достиг того идеала, который ты для меня придумала?
— Вот теперь ты дурак, чародей! Зачем мне придумывать что — то? Это все было в тебе! Тебе самому захотелось выпрыгнуть из своей коросты, которая стала тебе в тягость… Рванулся, шелуха осыпалась, и ты сам себе удивился, такое богатство вдруг раскрылось! Зачем что- то придумывать? Научиться бы ценить по достоинству то, что у тебя есть… Ты мне дорог не придуманный, а настоящий, вместе с придуманным шалопайством! Я горжусь тобой и всегда буду гордиться, лишь бы ты поторопился, чтобы разобраться в себе побыстрее! Будь на твоем месте, я бы открыто читала свои стихи, где, конечно, ходишь не сильно голая… Ты даже на Девятое мая не надел китель с наградами….Все прячешься в каком — то выдуманном закутке… А нужно выйти на авансцену, и пусть все увидят, какой ты герой! Пора тебе уже выбраться из своей норы. Да ты фактически уже выбрался…Без ложной скромности скажу, что я в сем процессе сыграла роль катализатора, и только… Процесс шел по своим законам и близок к завершению… Меня очень радует, что ты оказался настоящим чародеем, Юрка!
— Следовало отодрать тебя за уши, но ты с таким убеждением говоришь, что хочется тебе поверить, — проговорил он без радости.
Я спросила с большой тревогой:
— Скажи мне, родной, что тебя так мучит? О чем тебе напомнили мать и сестры? Или о ком?
Он прислонил мою голову к своему плечу, погладил по волосам: "Парус ты мой нашла над волной морскою, я твоих перьев нежно коснусь рукою…. О голубка моя, как давно тебя жду и тебе с благодарной любовью страстную песнь пою".
В тот вечер мы не пели. Через неделю Женя Кошарная, наш близкий друг и подруга его сестер, раскрыла секрет, который он от меня скрыл: на адрес матери пришло письмо от его фронтовой жены с радостной вестью, что скоро она осчастливит их своим приездом… И дочку привезет…
Значит, весть о ее приезде расстроила Юрия. Да, ничего хорошего от нее не стоит ждать. Что-то будет…
Утром, как всегда, он встал раньше меня и ушел на огород попастись… Никаких следов вчерашней сумятицы…
Антресоли, где Кума вывела цыпляток, очень заинтересовали его. Смотрю однажды — из дверей сарая вырвались клубы угольной пыли. Юрий очистил антресоли, сбросив вниз накопившийся там за многие годы хлам, по- хозяйски его перебрал, пересмотрел и, не откладывая в долгий ящик, начал в столярке мастерить новую мебель из обнаруженных в хламе сломанных стульев и кресел, оставшихся со времен волостного управления. За работу принялся рьяно, с азартом и творческим порывом. Дело для него совершенно незнакомое, но он не испугался — из остатков от шести венских стульев собрал три, долго колдуя над каждым. Трудовой день его удлинился: в столярке он работал с наступлением вечерней прохлады, и я перешла туда со своей вышивкой. Работаем и поем. В результате в нашей "столовой" табуретки заменились добротно склеенными стульями, а в методкабинете, где он с утра препарировал журналы, появилось два деревянных кресла с подлокотниками из ореховых брусков, выпрошенных в колхозной столярке. Кресла потребовали значительного упорства, но мастер больше гордился стульями и двумя ловкими скамеечками, которые он сделал маме, чтобы ей удобнее было доить корову и подтапливать плиту. Старался угодить теще во всем, но она упорно не садилась с ним за один стол, считая его нечестным соблазнителем, готовым сгубить меня по беспечности и легкомыслию. Во многом она оказалась права, хотя он был мужем, а не соблазнителем, и месяцы, проведенные с ним, осветили радостью всю мою последующую жизнь. И, думаю, его жизнь тоже.
