— Пора, — сказал он сам себе. — Жизнь потеряла смысл. Еще день, два — для чего? Кому нужна моя старая, никчемная жизнь? Бр-р, какой холод… согреться бы хоть немного перед смертью…
Взгляд его остановился на теле убитого красноармейца, лежавшего в канаве. Это был совсем молодой, еще безусый солдат. Убитый почти целиком находился в воде, лишь одна рука, державшая рваный вещмешок, да голова лежали на скользком земляном уклоне. Видно, паренек забрался в канаву под обстрелом, да был ранен и выбраться уже не смог.
Усталые дряблые веки старика дрогнули, открылись шире. Из вещмешка сквозь дыры торчали запечатанные сургучом горлышки двух пол-литровых водочных бутылок. С минуту старик размышлял. На лице его попеременно отразились радость, жалость, стыд и, наконец, нетерпение. Кашлянув, он подполз к убитому и протянул руку к бутылкам.
— Прости меня, мальчик, — прошептал он, — тебе уже не нужно, а я согреюсь хоть немного… Прости, мальчик, тебе бы жить и жить, а я… Боже мой, что же это? Почему это?
Замерзшие пальцы плохо слушались. Он потратил много времени на то, чтобы развязать веревку, стягивающую вещмешок. Цепляясь ногтями за горлышко, старик вытянул бутылку наружу. Рядом с голубоватой этикеткой «Водка» висела приклеенная наспех за уголок бумажка. Оторвав бумажку, профессор химии прочел надпись и испуганно выронил в грязь бумажку вместе с бутылкой.
Вытащив из вещмешка красноармейца вторую бутылку, увидел на ней такую же бумажку и в отчаянии сунул бутылку обратно. Плечи его затряслись в бессильном плаче.
Дождь торжествующе забарабанил по оторванной, раскисающей в воде бумажке с надписью: «Инструкция к бутылке с зажигательной смесью».
Бутылка-оружие, не донесенное солдатом и теперь лишенное паспорта, осталось бесцельно валяться на дороге.
Глаза старика снова наполнились слезами, он смахнул их ладонью и надолго задумался.
Начало темнеть, а профессор все сидел, глядя в землю, потом отложил сумку в сторону и брезгливо вытер руки о пальто.
— Следовательно, есть две химии, — пробормотал он, — да-да, две. Эта новая. Или она была? Может быть, может быть, но… я счастлив, что жил и умираю, не зная никакой другой…
Он встал, подошел к своему рюкзаку, с трудом наклонился, вытащил несколько книг, обернутых тряпкой, и бережно спрятал их под пальто на грудь. Силы совсем оставили его. Он даже не обратил внимания на звук мотора, ясно возникший в тишине.
Через некоторое время этот звук усилился, и на дорогу выполз огромный гусеничный тягач. Он остановился, зафыркал, словно принюхиваясь, и снова двинулся вперед, подминая под себя дорогу. Сквозь гул мотора и лязг кованых гусениц послышалась чужая картавая речь.
