Шеф, как школьник, поднимает руку.
(Раздраженно.) Ну что еще?
Шеф. По существу вопроса ничего. Так. Пустяк. Французский меня несколько коробит. Ведь «увеличение» и так само по себе означает «возрастание».
Мелюзина (недовольно). Воззвание правил лауреат Нобелевской премии в области литературы.
Шеф. В таком случае какие могут быть возражения! Это он сделал явно с умыслом. Продолжай!
Мелюзина (начинает сначала). «Мы, нижеподписавшиеся, перед лицом все возрастающего увеличения случаев расизма, сознавая постоянную опасность, которой подвергается человеческое достоинство в унижающем его репрессивном обществе…».
Шеф. Нет, не могу я это слушать! Ты уверена, что у него Нобелевская по литературе? Может быть, он по химии лауреат?
Мелюзина (взрывается, встает). О! как ты мерзок! Тебе о человеческом достоинстве, а ты все зубоскалишь! Для тебя нет ничего святого! Ты надо всем смеешься! Как только я тебя три года терпела? Три года твоего зубоскальства! Я была невинной дурой! Рабыней! Ты даже собой не был хорош и на двадцать лет старше! Ты даже моей карьере со своими бульварными романами для вокзальных киосков не мог быть полезен. Почему же? Почему я дала сделать себе ребенка? Мы слишком глупы, когда молоды.
Шеф (нежно). Да. Но это у вас проходит…
Мелюзина. Ну, что ты мне дал со своим смешным янсенизмом? Своими старомодными идеями, своей ложной прямотой, скрывающей эгоизм? Чему ты меня научил?
Шеф (нежно). Может быть, любви? Вы позволите, Дюплесси-Морле?
Дюплесси-Морле. Прошу вас. Ведь мы в дружеском кругу.
Шеф (продолжает любезным тоном, явно забавляясь). Из своего провинциального лицея ты прибыла с только что полученным аттестатом зрелости и еще не утраченной невинностью, что правда, то правда… Лишил тебя ее помощник режиссера. Ты поддалась, чтобы получить ту крохотную роль… Ты тогда была неуклюжая, нескладная, неловкая, рассеянная… Да и умела-то только одно – на спину опрокидываться…
Роза (неожиданно комически визжит). Папа! Я же здесь!
Шеф (невозмутимо). Ну и что? Или, может быть, ты не понимаешь, о чем я говорю?
Роза (так же) . Но, в конце концов, я твоя дочь! Это моя мать!
Шеф (спокойно). Вот я тебе и объясняю, как это получилось.
Мелюзина. Дюплесси-Морле, и вы не закатите ему пощечину?
Дюплесси-Морле. Мы же в дружеском кругу. Вот если он переступит границу…
Шеф (разражается хохотом). Граница? Но мы уже не знаем, где она проходит, голуби вы мои. Мы переломали все навигационные аппараты и плывем наугад. Мы пришли к тому, что в сфере действия всё позволено. Тогда спрашивается, почему же нельзя все говорить? Странно, что вас все еще пугают слова. Я, конечно, гнусный ретроград. Но я утверждаю, что из всех здесь присутствующих я единственный свободный человек.
