— Но ты носишь рясу.
— А ты, думаю, не ходил по улицам голым и не испражнялся на площадях. К чему слишком выделяться из тех, с кем тебе удобно и спокойно?
— Странно… Никогда не задумывался об этом. — На лавке зашуршали, охая и вздыхая. — А ты хорош, мучитель. Я думал, этот ноготь врос намертво.
— Ты странный. Обычно меня проклинают.
— За что мне тебя проклинать? Ты дал мне напиться вчера, хорошо сделал свою работу сегодня. Отец дознаватель доволен, с чего быть недовольным мне. Спасибо, добрый труженик! — голос дрогнул и сорвался.
— Все-таки ненавидишь, — удовлетворенно произнес мучитель и бусины снова защелкали в полумраке.
— Просто очень больно, — после паузы сказал человек на лавке.
— Здесь всем больно, — равнодушно отозвался мучитель.
Они снова замолчали. В коридоре раздались шаги и донеслось бряцанье крышки лампы. Монахи меняли масло.
— Ты же понимаешь, что это грех, — сказал человек. — Носить рясу и отнимать жизни — как-то не сочетается.
— Отец дознаватель не только носит рясу, но и, в отличие от меня, истово молится каждый вечер о спасении душ. Это не мешает ему отнимать жизни, лично опуская факел на костры еретиков. А я никого не убиваю. Просто заставляю говорить. Это моя работа. Мне больше нечем заниматься.
— Но ты не веришь, что это правильно. Я могу понять человека, который мучает другого ради идеи. Могу понять даже того, кто делает это из-за душевного недуга. Но человека, который мучает просто ради того, чтобы заниматься хоть чем-то, я понять не могу.
Щелканье внезапно снова оборвалось, мучитель выпрямился, почти ударившись спиной о стену. В наступившей тишине было слышно, как протопал обратно по коридору монах.
— А ты и не обязан, — сказал мучитель чересчур ровным голосом. — На самом деле никто не обязан понимать. Я должен пытать, ты должен говорить или не говорить — дело твое. Но говорить о том, что спрашивают, а не так, как ты сейчас. Какое тебе до меня дело?
— Кажется, я задел тебя, — виновато сказал человек. — Но я всю жизнь старался понять людей. Сейчас эта жизнь висит на волоске. Чем же мне еще заниматься? Мне, — мучитель понял, что он улыбается, — больше нечем заниматься.
— Ты странный, — медленно произнес мучитель.
— Я такой, каким должно быть каждому. Просто далеко не все это понимают. Пахарь ворочает землю, копается в грязи и отдает оброк, но он достойный человек — он делает это ради семьи. У него есть эта цель, пусть ничтожная на чей-то взгляд, но благородная. Недостоин тот, кто тупо напивается каждый вечер, едва сводя концы с концами и не стремясь что-то поменять. Недостоин тот, кто не ищет своей дороги в небо. Ты — искал?
