Моркоу, шевеля губами, попытался перевести фразу.
— «Идущие на смерть…» Остальное не понял.
— Очень поднимает настроение, — сказал Ринсвинд. — Слова родились из самого сердца.
— Отлично. Большое спасибо, — поблагодарил Моркоу. — Сейчас же вышью.
— Ты находишь все это увлекательным, да? — вздохнул Ринсвинд. — Все это тебе действительно нравится?
— Но ведь интересно побывать там, где еще никто не бывал.
— Неправильно! Мы отправляемся туда, откуда еще никто не возвращался! — Ринсвинд вдруг замолк, а потом снова заговорил: — Ну, разве что за исключением меня. Но так далеко даже я не залетал. И я… просто шлепнулся обратно на Диск.
— Ага, мне рассказывали. И что ты видел?
— В основном свою жизнь, быстро проносившуюся перед глазами.
— Возможно, нам удастся увидеть что-нибудь более интересное.
Испепеляющим взором Ринсвинд смерил склонившегося над шитьем Моркоу. Этот человек выглядел до отвращения аккуратным и умелым. Наверняка еще и чистюля. А лично Ринсвинд считал его полным идиотом с большим хрящом между ушами. Но полные идиоты не способны на такие замечания.
— Я беру с собой иконограф и побольше краски для бесенка, — продолжил Моркоу. — Волшебники требуют, чтобы мы тщательно фиксировали все увиденное. Говорят, что такая возможность представляется раз в жизни.
— Знаешь, от меня ты сочувствия не дождешься, — предупредил Ринсвинд.
— Кстати, как по-твоему, что нужно этой Серебряной Орде?
— Выпивки, богатства и женщин, — мигом откликнулся Ринсвинд. — Впрочем, насчет последнего немного сомневаюсь.
— Но ведь у них и так все это есть!
Ринсвинд кивнул. Как раз этого он и не понимал. У Орды и так все было. Все, что можно было купить за деньги, — то есть абсолютно все, потому что денег на Противовесном континенте было много.
Но тут встает один простой вопрос: когда ты добился всего, чего ты будешь добиваться дальше?
Долина была озарена прохладно-зеленоватым светом, отражавшимся от центральной ледяной вершины. Он колебался и переливался, как вода. В долину, недовольно бурча и постоянно «чевокая» друг другу, входили члены Серебряной Орлы.
Чуть позади, согнувшись и три погибели от пережитых ужаса и страха, бледным свидетелем кошмарных событий плелся менестрель. Его одежда превратилась в лохмотья. Одна штанина была оторвана. Он выглядел промокшим до нитки, хотя на его одежде (вернее, на том, что от нее осталась) виднелись обуглившиеся дыры. У дребезжащей, зажатой в дрожащей руке лютни была откушена часть корпуса. В общем и целом, менестрель походил на человека, который действительно повидал жизнь — причем в самых крайних ее проявлениях.
