— Да вы оглянитесь вокруг! — запротестовал Тиффани.
— Чудо, правда? Видите мой алтарь во имя Девы Марии? — Пьетро указал пальцем. — А вот здесь, на стене, в рамочке — письмо от секретаря самого архиепископа: в нем сказано, как много добра я сделал для бедных! Ведь я в свое время был состоятельным человеком. Владел недвижимостью, держал гостиницу. А лет этак двадцать тому назад один человек отнял у меня все, да еще жену увел. И знаете, как я поступил? Вложил те крохи, что еще остались, в собак, гусей, мышей, попугаев — в тех, кто не предает, кто заводит дружбу раз и навсегда. И еще патефон купил — он никогда не унывает, знай себе поет!
— Это к делу не относится, — содрогнулся Тиффани. — Соседи жалуются, что в четыре часа утра… мм… вы со своим патефоном…
— Музыка лучше воды и мыла!
Прикрыв глаза, Тиффани отбарабанил речь, которую знал наизусть:
— Если до захода солнца не уберешь отсюда этих кроликов, обезьяну, попугаев и прочих тварей — жди «черный воронок».
Мистер Пьетро кивал в ответ на каждое слово и улыбался, но был начеку.
— А что я такого сделал? Совершил убийство? Ребенка пришиб? Часы украл? Подделал закладную? Город разбомбил? Открыл стрельбу? Изолгался? Обсчитал покупателя? Забыл Господа? Беру взятки? Толкаю наркотики? Торгую невинными девушками?
— Разумеется, нет.
— Вы скажите толком, что я такого сделал? Пальцем укажите, конкретно. Мои собаки — чудовищное зло, не так ли? Эти птички — их пение внушает ужас, верно? Патефон — тоже, знаете ли, страшная штука. Валяйте, заприте меня в камеру и выбросьте ключ. Все равно вы нас не разлучите.
Музыка достигла мощного крещендо. Пьетро напевал:
Тиффа-ни! Не казни!
Гнев на милость смени, мой дружок!
Вокруг него с лаем прыгали собаки.
Мистер Тиффани нырнул в автомобиль и укатил.
У Пьетро защемило в груди. Все еще усмехаясь, он прервал свой танец. Тут примчались гуси, которые начали дружески тюкать клювами по его башмакам, а он стоял сгорбившись и держался руками за грудь.
Когда настало время подкрепиться, Пьетро откупорил банку домашних консервов — гуляш по-венгерски. В какой-то момент он помедлил и ощупал грудную клетку: привычная боль ушла. На ходу доедая свой обед, он отправился на задний двор и взглянул поверх высокого забора.
Вот и она, тут как тут! Миссис Гутьеррес, необъятная и громогласная, как музыкальный автомат, беседовала с соседками.
— Красавица! — окликнул Массинелло Пьетро. — Сегодня вечером я отправлюсь в тюрягу! Ты развязала войну и одержала победу. Вручаю тебе свой меч, сердце и душу!
