Мы с братом трудились все утро: разгружали ящики с кока-колой, причем разлитой в настоящие стеклянные бутылки, а не в пластиковые — такой ящик на двадцать кило тянет. К девяти утра я уже валился с ног, перетащив штук сорок этих ящиков, а ведь еще надо было глядеть по сторонам, чтобы ненароком на тебя слон не наступил.
В полдень мы мчались домой, чтобы перехватить по сэндвичу, — и назад в маленький цирк, смотреть, как под взрывы петард выступают акробаты, воздушные гимнасты, облезлые львы, клоуны и наездники-ковбои.
После окончания утренника — опять бегом домой, сжевать всухомятку очередной сэндвич и за руку с отцом неторопливо шагать в большой цирк на восьмичасовое представление.
Там под гром литавр и лавины музыки гарцевали скаковые лошади, состязались меткие стрелки, а в клетках метались кровожадные гладкие львы. Улучив момент среди общего хохота, мой брат сбежал с приятелями, а я остался с отцом.
К десяти вечера гром и лавины сменились оглушительной тишиной. Парад-алле, который я видел на рассвете, двинулся в обратную сторону, а шатры, тяжко вздыхая, стали ложиться на траву звериными шкурами. Мы стояли в сторонке, а цирк выпускал из себя воздух и, сложив шатры, уходил в ночь, и темноту заполонила процессия слонов, которые с фырканьем держали путь к железнодорожной станции. Мы с отцом глядели во все глаза, не сходя с места.
Моя правая нога уже сделала шаг в сторону дома — дорога-то предстояла не близкая, но тут случилось непонятно что: я заснул стоя. Не свалился, не перетрусил, просто ни с того ни с сего почувствовал, что не могу двигаться. Глаза сами собой закрылись, и я стал оседать на землю, но меня подхватили сильные руки и подняли в воздух. Я даже чувствовал отцово теплое табачное дыхание — это он взял меня, как маленького, на ручки, повернулся и, шаркая подошвами, начал долгий путь к дому.
Вот такая невероятная история, а ведь до дому было мили полторы, время позднее, цирк уже почти скрылся из виду, а его удивительных обитателей и след простыл.
Отец двигался пустынными улицами, не спуская меня с рук — даже не верится, потому что шел мне тогда четырнадцатый год и весил я без малого тридцать кило.
Он сжимал меня в руках, и я слышал его затрудненное дыхание, но не мог полностью проснуться. Изо всех сил я старался разлепить веки, шевельнуть руками, но вскоре забылся глубоким сном и в течение следующих тридцати минут уже не соображал, что меня несут, как ценный груз, через весь город, который гасил свои огни.
