Он почувствовал, что полицейские надели на него наручники. Энни улыбалась. Каждый вечер она станет устраивать безумства, смеяться и путешествовать, а он будет далеко.
— Выслушайте меня! — закричал он.
— Придурок, — разозлился полицейский и ударил его.
Когда они двинулись вперед, откуда-то послышались звуки радио.
Проходя мимо гостиной, манящей теплым светом, Джо на мгновение заглянул внутрь. Там, возле радиоприемника, раскачиваясь на стуле, сидела старуха, лущившая молодой зеленый горошек.
Он услышал, как где-то стукнула дверь, и непроизвольно шагнул туда.
Взгляд его упал на отвратительную старуху, а может, старика на стуле посреди уютной и прибранной комнаты. Что там происходило? Чем были заняты стариковские руки — вязанием, бритьем или чисткой картофеля? А может, лущили горох? Годков-то им сколько? Лет шестьдесят? Восемьдесят? Сто? Десять миллионов?
Он невольно стиснул зубы; вялый язык словно присох к нёбу.
— Входи, — послышался голос старушки-старика. — Энни на кухне, ужин готовит.
— Вы кто? — спросил он.
От волнения у него заколотилось сердце.
— Тебе ли не знать. — Ответ сопровождался пронзительным смехом. — Я — маменька Перкинс. Ты ж меня знаешь, конечно, знаешь, знаешь.
На кухне он прислонился к стене. Жена повернулась к нему, не выпуская из рук терку для сыра.
— Милый!
— Кто это, кто?.. — ошалело и невнятно повторял он. — Что это за личность в гостиной и откуда?
— Да это всего лишь маменька Перкинс. Ну, ты ведь знаешь, из радиопередачи, — вполне разумно объяснила жена и нежно поцеловала его в губы. — Не замерз? Ты весь дрожишь.
Прежде чем его увели, он успел заметить, как она с улыбкой кивнула ему на прощание.
Бернард Тримбл с женой пристрастились играть в теннис. Когда он у нее выигрывал, она жутко расстраивалась, а когда выигрывала она, в него будто вселялся бес, и он, мягко говоря, расстраивался так, что дальше некуда.
Как-то летним днем в зеленеющей Санта-Барбаре Бернард Тримбл ехал по загородной дороге с красивой покладистой девушкой, своей новой знакомой. Ее волосы и яркий шарф развевались на ветру, а философская глубина взгляда выдавала усталость от приятного времяпрепровождения. И тут мимо них по встречной полосе стремительно промчалась машина с открытым верхом: за рулем была женщина, а рядом с нею — молодой атлет.
— Боже мой! — вскричал Тримбл.
— Почему ты крикнул «боже мой»? — удивилась прекрасная искусительница, сидевшая рядом.
— Только что мимо нас проехала моя жена. У нее было ужасное выражение лица.
