К печи стал Шатилов, добавил газа. Вскоре побелел свод, и Шатилов заметался у заслонок, осматривая свод по участкам. Видавший виды на своем веку Серых заглянул в печь и замер. Странное дело: когда он сам держал такую температуру, то не беспокоился, а сейчас, наблюдая со стороны, заволновался.
— Не сожжет? — спросил он Пермякова.
— Нет, это мастер, — спокойно ответил Иван Петрович, не взглянув на свод. Все его внимание было приковано к шлаку.
Одну за другой брали пробы. Сталь становилась все светлее, более тонким слоем разливалась по плите; ярче разгорались искры, падали сверкающими параболами.
Пришел мастер смены.
— Ступай, ступай, — грубовато сказал ему Пермяков. — Без тебя как-нибудь выпустим.
— Смотрите у меня!.. — погрозил мастер. — А то у семи нянек дитя без глазу.
— Иди. — Пермяков показал в сторону печей. — У одной няньки семеро детей без глаза.
Последнюю пробу сливал Чечулин. Пять голов склонились над плитой, и когда корж стали застыл, все посмотрели друг на друга.
Множеством приборов вооружены сталевары, но температуру стали перед выпуском они любят определять глазами, улавливающими тончайшие оттенки цветов.
— Хороша, — спокойно произнес Пермяков. — Поехали!
Смирнов побежал к выпускному отверстию, Серых и Чечулин последовали за ним.
Пермяков подошел к Шатилову.
— Скажи, Вася, почему так? Столько проб перевидал, что, кажется, надоесть должно, а сливают последнюю — сердце стучит. И знаю, что хороша плавка, уверен, — нет, все равно стучит!
Шатилов улыбнулся.
— А я думал, это только у меня, по молодости, считал, пройдет с годами.
— Какое там пройдет! Разве что у такого, как Чечулин. У него сердце холодное, с регулятором — не больше и не меньше. А все-таки молодец!
— Кто? — не понял Шатилов.
— Да Чечулин. Мастерски завалку провел. А я, грешный, во время завалки больше норовил в столовую сбегать: на подручного надеялся.
Из-за печи поднялся столб пламени и пыли. Металл хлынул в ковш, наполняя разливочный пролет тяжелым шумом, искрами и топким запахом расплавленной стали.
— На три часа раньше графика, — сказал Пермяков, взглянув на часы, сказал грустно, словно успел прикинуть, сколько снарядов можно было дать фронту, если бы раньше вот так, отбросив самолюбие, поучиться работе друг у друга.
Только теперь появились руководители — Макаров, Кайгородов, Гаевой, Ротов. Пришел корреспондент районной газеты.
Корреспондент долго не мог понять, чья плавка. Каждый из пяти сталеваров, словно они сговорились, указывал на другого.
