Они закончили вместе, на звенящей радостной ноте, и дедушка, улыбаясь, повернулся лицом к столу. Дормидонтов отдал жене скрипку и промокал носовым платком лоб. Он тоже улыбался, хотя на щеках у него еще поблескивали бороздки слез.
— Прекрасно, — мечтательно прижмуриваясь, выдохнула бабушка.
И тут Антон явственно различил шаги в коридоре. По тому, как настороженно замерли дедушка с бабушкой, он понял: они их тоже услышали.
— Можно выйти из-за стола? — спросил Антон.
— Нет, — сказал дедушка. — Мы еще что-нибудь сыграем.
— Дмитрий Антонович, я чуть-чуть отдохну, — попросил Дормидонтов.
— Конечно, конечно, — успокоил его дедушка.
Через некоторое время он поднялся и, сказав, что оставляет их на секундочку, вышел. Вернулся с лицом раздосадованным и озабоченным. Тут же оживленно заговорил, обращаясь к Евгению Борисовичу, и выражение озабоченности исчезло.
Антон подождал минутку и скользнул к двери.
— Ты куда? — окликнула его бабушка.
— Я сейчас, — отозвался он.
Папа снова лежал на тахте. В воздухе плавал дым.
— Антон… Антоша… — папа зашевелился. Пружины издали стон.
— Ты принес монету? — спросил Антон.
Папа замер, вспоминая. Потом сделал попытку приподняться и смахнул на пол пачку «Беломора», из нее на паркет высыпался рыжий табак.
— Ты принес?.. — срывающимся голосом повторил Антон.
— Антоша… — запах чувствовался сильнее, чем днем. — Монету пришлось оставить до завтра…
— Ты обещал! — выкрикнул Антон. — Я хочу, чтобы ты принес ее сейчас.
Папа закатил глаза — неприятно блеснули белки, — пробормотал что-то и откинулся на подушки.
Задерживая дыхание, Антон начал трясти его за лацканы пиджака.
— Я хочу, чтоб ты пошел туда немедленно!
— Да, — папа всхрапнул и тотчас пробудился. Недоуменно посмотрел на Антона, поверх него. — Да. Я немедленно пойду. Немедленно. — Он снова сделал попытку встать и опять откинулся назад. Перекатился на бок.
Антон не мог видеть его бестолкового барахтанья. Вошли дедушка с бабушкой.
— Папе нужно отдохнуть, — заговорил дедушка. — Пусть он поспит.
И выключил в комнате свет.
— Он не принес монету, — твердил Антон, пытаясь унять дрожь и стискивая для этого зубы.
— Папа проснется, и мы поговорим, — обещал дедушка.
Па столе уже выстроились чашки, появился чайник под толстым ватным колпаком. В вазочках светилось варенье: желтое яблочное и вишневое.
В центре, как говорила бабушка, румянились (на деле они были под цвет скрипки) два сладких пирога: один — в чешуйках тонко порезанных яблок и перехваченный сверху сеточкой из теста, чем напоминал калитку Германа, другой, с повидлом, — гладкий и темный, как поверхность пруда, на ней цветочки из теста…
