Но никто не выходил и не выскакивал.
Антон уже не помнил, как это получилось, но вечером, когда он пришел домой и стал рассказывать о желтой машине и проситься хоть на минуточку еще раз взглянуть на нее, ему позволили.
Уже стемнело. И как раз в тот момент, когда он подбежал, на желтый капот опустился большой майский жук. Его, видимо, тоже привлек диковинный цвет. Антон схватил жука (который, кстати, явился еще одним свидетельством не напрасно проведенного времени, стал, можно сказать, наградой за любознательность) и, задыхаясь от счастья и везения, рванул домой. Там он посадил жука в спичечный коробок и на другой день хвастал им во дворе.
А машина к утру исчезла. Только жук и напоминал о том, что это был не сон.
— А еще, — сказал Пашка, — меня отличной песенке научили. Настоящая пиратская. Ух…
— Какая? — оживился Антон.
— Сейчас, что ли, я тебе ее петь буду?
— Ну спой, чего тебе стоит?..
— Припев такой отличный, — словно нарочно его поддразнивая, продолжал Пашка. — Ладно, — смилостивился он. Оглянулся по сторонам, притянул к себе Антона и влажно задышал прямо в ухо:
Приятели, быстрей разворачивай парус,
Йо-го-го, веселись, как черт.
Одних убило нулями, других уносит старость,
Йо-го-го, все равно за борт.
Песня действительно была что надо. Такую спеть — и все поймут, какой ты мужественный и рисковый парень. И девчонки сразу тобой заинтересуются.
— Потом продиктуешь слова, — попросил Антон.
Пашка не ответил, а сплюнул сквозь зубы. Метко, прямо в водосточную решетку. Не то что катавший Антона неаккуратный шофер «Победы».
У самой школы они нагнали Лену Краеву. Маленькая, тощая. Пальто было ей велико, чуть ли не по земле волочилось, большие, с перламутровым отливом пуговицы казались тяжелыми-претяжелыми. Да еще огромный портфель — отцовский, наверно, с двумя замками, из коричневой пупырчатой кожи.
— Ты что, Краева, как черепаха тащишься? Опоздаешь, — припугнул ее Михеев. В глазах его мелькнул недобрый блеск.
Лена не ответила, только переложила портфель в другую руку. Антону всегда хотелось ей помочь. Но он стеснялся. Еще подумают, он в Краеву влюблен, начнут дразнить…
— Тренируйся, бабка, тренируйся, Любка,
Тренируйся, ты моя, сизая голубка, —
показывая на Лену, пропел Михеев и подмигнул Антону.
Михеев и над Леной мог посмеяться. Над кем угодно. Отменяли урок из-за того, что у Антонины Ивановны заболела мать, Пашка торжествовал: «Так ей и надо!»
Антон и не одобрял и жалел его. Он знал, в чем причина постоянной Пашкиной злости.
