Позже:
— Слушал, слушал. Полевую радиостанцию поймал «За Радянску Украину». Я ее знаю. Скоро будет работать. Часы узнал: 13—30 и 12. Ночью сводки не передавали. Рассказ какой-то. Потом стихи «На Киев!» Слышно здорово... Награждения за форсирование Днепра. Одних Героев Советского Союза что-то двести с чем-то. Слушаешь — прямо бежать драться хочется. Идемте, а то батарея сядет завтра...
В темноте шли втроем. Прямо в Колодистое. Ничего не видно. Евангелист возится ощупью. Притаскивает сноп... В соломе только шабаршат мыши. Где-то далеко изредка тявкают собаки. И кажется, очень резко пощелкивают контакты.
Он бормочет:
— Немцы, немцы, черт...
Голос:
— Фольксдейч... Национал-социализм...
Музыка.
Он:
— Черт. Будапешт... Но хорошо слышно.
Дует в щели. Стынут руки.
— Русская станция. Она! Днем я ее и ловил.
Врывается звонкий сильный голос. Русская песня, в которой нельзя разобрать слов. Все тише...
Контакты бешено щелкают.
— Остыло. Холодно уже. Я сейчас побегу подогрею.
Возвращается. На несколько секунд музыка слышнее. Вновь глохнет. Несколько раз то Мария, то я встаем к щели. Заслоняем. Он зажигает зажигалку, возится с проводами. Ловит. Ругается. Наконец, уходит в хату. Мария остается, зарывается в солому. Он на столе подливает пробирочкой в элементы соляный раствор.
— Если б нашатыря. То с этой гадостью возись.
Пересоединяет наново, бормоча:
— Плюс. Минус. Плюс.
Проверяет лампочкой.
Снова в клуне. Как далекий пожар, всходит ущербная луна. Холодно. Садимся близко. Ясно: советская станция.
— Москва! Москва!
— Тише...
— Опера. Это не «Поднятая целина»? Большой театр (как раз поймали — конец либретто, первые звуки музыки).
Передаем наушники, хотя слов не уловишь. Трещат контакты. Шуршит поворачиваемая катушка. Евангелист ищет. Возвращается снова.
— Видите, согрелись. Теперь хорошо. Но почему тише, чем у немцев?
Музыка. Музыка. И вдруг неожиданно: «От Советского Информбюро» — кажется, такой знакомый бархатный голос. Поспешно отыскиваю в кармане карандаш, какую-то бумагу. Евангелист почти кричит:
— Во! Во!
Сводка за 19-е сентября.
Все, как в тумане, все вокруг забыто. Только спокойная уверенность тона...
— «...Взяты Пятихатки».
— Ого! Ого!
— «...В кольце Гомель... Трофеи...» — Голос спадает. Свист. Шум...
— Забивают, черти.
Евангелист и Мария (они не слышали) подняли спор, где Пятихатки.
— Да тише же. Потом!
— «На юго-востоке от Кременчуга наши войска, продолжая расширять плацдарм по правому берегу Днепра, овладели железнодорожным узлом Плахотии. За 18 октября наши войска на этом участке продвинулись на 15—20 километров. Занято до 80 населенных пунктов».
