Руки чешутся написать ответную статью. Нелепо и подло по отношению к образу, к сущности Есенина изображать его «крестьянствующим». В том-то и сила его трагического облика, что, по Гейне, «через его сердце прошла мировая трещина». Не труд деревни, не бедность ее любил он, а облик ее широких полей, умиротворенность ее природы, чистоту неба и березовой рощи. И боялся, что это исчезнет. И понимал, что должно исчезнуть, что нужно, чтобы многое от этого прежнего исчезло, и жалел в то же время. Уже «Сорокауст» показал — с болью, но ясно.
Есенин сознает: любимая им деревня отстала от века — «глупый, глупый, смешной дуралей»...
Цитаты, которые приходят на память:
Я не знаю, что будет со мною,
Может, в новую жизнь не гожусь.
Но я все же хотел бы стальною
Видеть бедную, нищую Русь
...Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную Русь,
Скольжу и падаю другою...
Кто бросит камень в этот пруд?
Не троньте! Будет запах смрада...
Вот Киселевы и смердят.
Киселев воображает, будто поэт мог быть похож на них. Сегодня они расписывают его юродивым, в лаптях, защитником дикости, темноты, бедности, чересполосицы старой деревни. Завтра, чего доброго будут писать: Есенин, мол, только и мечтал, чтобы русского крестьянина били в морду немецкие бароны.
Они — проституты идейные, литературные, продающие за кусок хлеба с маргарином свою землю и свой народ, именующие эту паскудную сделку «патриотическим поступком», — смеют называть Есенина своим соратником.
Маяковский сказал когда-то:
Не позволю мямлить стих и мять.
А сейчас Киселевым не позволим. Есенин многого не понимал. Он стремился к будущему и не мог отрешиться от прошлого. Он стремился создать поэзию небывалых образов и порою скатывался к посредственным романсам. Но он все же был честен. Он действительно больше всего любил «шестую часть земли с названием кратким Русь».
Поэтому он мог бы сказать, как Брюсов:
Тех, кто меня уничтожит,
Приветствую радостным гимном!
В этом подлинное величие. Они сумели подняться над собой, хотя не могли преодолеть себя.
О партизанах опять слышнее. Два дня назад несколько было в центре села. Ночью зашли в пару хат. Попросили есть. Ободранные Без оружия.
На поле вчера говорили: у лесника Колодистского леса Комаржицкого в ту ночь было семьдесят пять человек.
В селе Юрковка — километров двенадцать от нас — на одну женщину, жившую в крайней хате, донесли: партизанам печет хлеб.
