— Кого?! — Осерчав, Тимоха передернул затвор.
— Перестреляют же друг дружку, Гаврила Степанович! — обеспокоенный поворотом дела, я тронул егеря за плечо.
— Сдать оружие! — рявкнул Обрубков.
— Кого?! — Тимоха повернул к нему перекошенное от обиды лицо.
Хлопнул выстрел, и зеленая ракета, прочертив дымный след, взмыла над Пустырями.
— Атаку скомандовали! — заволновался Ребров-старший, наблюдая за ракетой.
— Красная к атаке! — яростно возразил Ребров-младший, тут же забыв нанесенное оскорбление. — К атаке — красная, а зеленая — отбой!
— Зеленая?! — Семен врезал брату по челюсти.
Между Ребровыми вспыхнула жаркая рукопашная схватка, победитель в которой так и не выявился. Танкисты укатились на лед ручья.
— Замерз? — спросил меня участливо Обрубков. — Покури. Теплее станет.
Я и впрямь основательно продрог. Нос и щеки мои онемели, а самым великим желанием было вернуться к самовару.
Ледовое побоище вдруг закончилось.
— Мать моя баба! — заорал Тимофей, карабкаясь по откосу. — Что ж ты молчишь, Семен?! Я ж пузырь оставил на радио! Скоро Наталья из соседей вернется! Ходу, братуха!
Не дожидаясь брата, он рванул по дороге на верхние Пустыри. Семен, подобрав обрез и оба слетевших в драке шлема, на кривых ногах пустился его догонять.
— Полковник! — Тимоха замер на возвышенности. — Разреши обратиться, полковник! Я инструмент у тебя оставил!
Через минуту пара танкистов пропала из виду.
— Явное дурачье. — Егерь вздохнул. — Подбери, Сергей, музыку.
За гармонью Тимохи, подбитой никелированным уголком и перламутровыми пластинами, я обернулся мигом.
— Весело живете! — топая за Обрубковым, высказал я свои впечатления от увиденного.
Гаврила Степанович их не разделил.
Желание записаться в библиотеку преследовало меня с самого утра. Улучив момент, я обратился с ходатайством по начальству. Гаврила Степанович проявил деликатность и закрепил ее рукопожатием. Так наши взаимно негативные впечатления окончательно перепечатались в позитивные. Он простил мне тридцать пачек «Беломора», я ему — холодный прием.
— Книга — источник знаний, — глубокомысленно изрек егерь, выслушав мою просьбу. — Тяга к ним превратила обезьяну в человека. Надеюсь, и с тобой произойдет нечто подобное. Передай Насте, что вечером загляну.
Сам Обрубков отправился на ближнюю вышку для раздачи диким свинтусам причитающегося им довольствия. Зимний рацион кабанов состоял из ячменя или пшеницы, засыпавшихся в закрома под вышками, нарочно сооруженными для безопасности отстрела. Оттуда зерно совковой лопатой пересыпалось в ведро и далее перекочевывало из него в иссеченные клыками, потемневшие от крови и времени дубовые ясли. Ведомое главой семейства, стадо приходило сюда на рассвете. Здесь ждала их жизнь по будням и смерть по выходным. И когда приходил их час, они умирали, словно античные гладиаторы по воле кесаря или наместника, изъявляемой движением пальца. Только тот палец был большой, а этот — указательный. И тот иногда двигался вверх, милуя побежденных, а этот — всегда на себя, убивая так же не из чувства голода, но забавы ради. Кабаны жаждали хлеба, а областное начальство — зрелищ. И тогда ячмень или пшеница, порой забрызганные кровью, напоминали кабанам, что бесплатных пирожных на свете не существует.
