— Сокруши каземат, говорит!
— А Хаджар?
— Отомсти за народ, говорит.
— Как ты думаешь, — удастся ей выбраться?
— Надо исполнить ее волю. Уж такая она: тиха — краса, взъярится — гроза…
Аллахверди вновь пожурил друга:
— Пристало ли Наби так возносить свою благоверную?
— Не я — народ ее славит, брат. "Ай Гачаг Наби, чья Хаджар смелей, чем смельчак Наби…"
Прошло несколько дней. Гачаги исполнили все, как просила Хаджар. В Гёрусе, под самым носом у зангезурского начальника, заказали портному сшить короткополую, с газырями, серую чоху[3], стеганый архалук, шаровары.
Сапожник пару кожаных башмаков сработал. Шапошник папаху сшил меховую. Добавили к гачагскому одеянию и золоченый пояс, — и это в пору, когда для бедняцких свадеб приходилось перекраивать то, что осталось с дедовских времен.
Собрал Наби все это в узелок, приторочил к седлу, сел на серого коня и с дюжиной удальцов прискакал в селение Айин, к Аллахвер-ди.
— А где винтовка?
— Вот тебе и айналы! — Наби положил поверх узелка винтовку, полный патронташ и кинжал…
Аллахверди не стал ложиться спать — всю ночь готовился в опасную дорогу в Гёрус. Как с такой ношей отвести от себя подозрение властей? "Ну, положим, одежду спрячу в большой хурд-жин. А винтовку куда? Не полено, не посох…"Долго голову ломал и завернул винтовку в кусок ткани. И опять неладно. "Нет, заметят… Скажут, что, мол, за пестрая штуковина такая… Недаром говорят, осторожность — мудрость игита[4]…" И решил Аллахверди сложить все в мешок, засыпать углем и повезти в Гёрус, вроде бы к тамошним кузнецам.
Навьючил он на коня пару мешков, а хурджин и ружье между ними приладил, и сверху старой попоной прикрыл. Жена Аллахверди, Хатун, обычно ровная, рассудительная, тут всполошилась:
— Аллахверди, видать, ты своей рукой свой же дом решил порушить? Уж больно расхрабрился.
— Если друг в беде…
— Слишком ты разошелся, — Хатун дала волю накипевшей досаде. — То у тебя жандармы ночуют, то с гачагами якшаешься.
— Наби — не чужой. Свой человек.
— Свой — так пусть у своего очага и греется, а нашего не гасит.
— Не погаснет очаг, если светит верному другу.
— Растопчут его…
— Подадимся в горы — и там распалим свой огонь…
— Значит, за гачагами увяжемся.
— Кто насквозь промок — тому зачем воды бояться.
— А я вот боюсь. О спасении души думать надо, в Кербелу паломничество совершить, а не с гачагами мыкаться по горам, по долам.
— А Хаджар? — сурово вскинулся высоченный, плечистый Аллахверди. — А Хаджар как же?
