Субханвердизаде опустился на стул, устроился поудобнее, вытянул ноги, спросил:
— Скажите, папаша, почему вы считаете, что его дела так уж плохи? То есть почему вы не поручились бы за жизнь Заманова, будь она у него не одна — будь у него сто жизней?..
— Это мое мнение, дорогой товарищ. Мне кажется, судя по выходному отверстию, пуля задела околосердечную сумку… Субханвердизаде перебил старика:
— Как же вы это узнали без операции? А еще прибедняетесь: "Я фельдшер, я только фельдшер!.." Разве можно так паниковать? Этим вы лишаете раненого надежды на выздоровление. Можно ли так пугать нашего дорогого товарища? Какое сердце выдержит подобное?
Старый фельдшер задрожал от страха. Обернулся в сторону Дагбашева, забормотал:
— Я ведь только высказал свое мнение. Я требую, чтобы раненого доставили в больницу. Ему нужен хирург!
Субханвердизаде, протянув руку, взял фельдшера за локоть, сказал совсем другим тоном, мягко, бодро:
— Не падай духом, фельдшер. Ты в этой глуши, можно сказать, академик. Бери нож, сам делай операцию.
— Я?! Операцию?! Ни за что на свете! Я не умею оперировать. А если бы даже и мог, все равно не стал бы, так как у меня нет инструментов. Это очень сложная операция.
— Говорят тебе, бери нож, тащи ножницы, иголку с ниткой режь, шей, и никаких разговоров! Попытайся. Уверен в хорошем исходе. Мы тебе за это объявим благодарность решением президиума райисполкома, а кроме благодарности дадим еще три тысячи рублей. И наградим: получишь золотые часы, именные. Ты ведь, фельдшер, столько денег не заработаешь и за три года. Кроме того, если хочешь, пошлем тебя на два месяца путешествовать в какой-нибудь большой город. Наберись смелости, действуй решительно, режь! Ты понял?! Не упускай такого случая, режь! Ясно тебе?
Старый фельдшер замахал руками:
— Нет, ни за что! Ни за что!.. Боже, упаси меня от такого!.. Оперировать умирающего человека обыкновенным ножом?! Ни за что!.. Я никогда не пойду на это, никогда! Никогда!
Старик забегал по комнате, вне себя от волнения.
Субханвердизаде шепнул на ухо Дагбашеву:
— Он один там сейчас… — Сощурился, добавил: — Вот бы ты и пошел… А то старик не спускает с него глаз. Я как-нибудь заговорю его здесь.
Дагбашев шепотом же ответил ему:
— Гашем, вспомни, как ты плакал… Вспомни, как ты утирал слезы платком…
— Да, плакал, — признался Субханвердизаде и ткнул пальцем в циферблат часов на руке: — Смотри, сейчас ночь, скоро утро, а плакал я в десять часов вечера. Всему свое время. Ну, живенько, делай то, что я говорю тебе! Мертвец это камень, а у камня нет языка. Камень — вечно немой.
