— Ханум, я должен был передать вам это письмо — от вашей матери. Прошу прощения…
— Она уже сама приехала, — тихо отозвалась Рухсара. — Не надо было беспокоиться.
— Я должен извиниться и перед вашей матерью. Передайте ей, пожалуйста, что я чувствую себя очень неловко. Так уж получилось. Дела, закрутился, потом приболел. Да вы и сами знаете, приходили лечить меня. Если бы я в тот вечер знал, что вы — Рухсара Алиева…
— Ничего, — сказала девушка.
Он отдал ей письмо, сделал попытку пошутить:
— Лучше поздно, чем никогда. Извините.
— Ничего, ничего, — повторила Рухсара, повернулась и пошла по своим делам.
Али-Иса проводил Демирова до ворот больницы. Здесь они распрощались, и Демиров направился к райкому, задумчивый и грустный. Он не знал, что за ним с противоположной стороны улицы уже давно наблюдают Гюлейша Гюльмалиева и Ханум Баладжаева.
Гюлейша подмигнула Баладжаевой:
— Ты видела, ты видела?
Та ответила многозначительно:
— Да, дела у нас творятся…
— Всех околдовала эта Сачлы, даже самого секретаря райкома, нашего стального товарища Демирова! Нашего несгибаемого руководителя!.. Ну и девица!.. Прямо-таки ведьма. Всех свела с ума — и старых и молодых, и взрослых и детей. Остался непреклонным один Демиров. Но вот и он пал жертвой ее сатанинских чар. Ты видела, как он вручал ей свое любовное послание, свой сердечный мандат?!
— Бесстыжая вертихвостка! — прошипела Ханум Баладжаева. — Ни стыда нет, ни совести. Прямо среди бела дня, шельма!.. Ну, времена настали…
— Это они специально встретились днем, при народе. Хитрецы! Думают, люди ничего не заподозрят.
— Да накажет ее аллах! Бесстыдница! Наверное, она и моего окрутила. Бедный Беюк-киши!..
— Что поделаешь, дорогая сестрица Ханум, — сочувственно сказала Гюлейша. Терпи, такова жизнь. Вот тебе и Рухсара Алиева! Женщина Востока, советская трудящаяся, молодой кадр!.. Видели мы таких женщин Востока!.. Лишь я одна стою, как скала, непреклонная, в окружении сластолюбивых, коварных мужчин. Попробуй только оступись — под ногами бездонная пропасть!
