Али-Иса вспомнил недавнюю ревизию, которую проводили злой, чахоточного вида счетовод и дотошный Худакерем Мешинов вспомнил, как они придирались к его запутанным счетам и накладным…
— По правилам не всегда выходит, товарищ секретарь райкома, — признался Али-Иса. — Так уж устроен этот мир, так устроены люди. Столько всюду рытвин, оврагов и ям… Да вы и сами, наверное, все это отлично знаете, товарищ секретарь райкома. Одной только правдой пока не проживешь.
— Это почему же, старик?. Откуда такие неправильные мысли? Почему ты так думаешь?
— Да потому, что обстоятельства вынуждают меня выкручи ваться и комбинировать, потому, что немало еще есть на свете людей, которые могут из правды сделать кривду и из кривды худо-правду…
— Комбинировать — значит мошенничать, — сказал Демиров. — А мошенники наши враги.
— Порой людей вынуждают к мошенничеству. Я — старый человек, многое повидал за свою жизнь, видел и такое.
— У человека; который мошенничает, совесть не может быть чиста. Совесть должна замучить такого человека.
— Все зависит от обстоятельств, от привычки, товарищ Демиров, — уклончиво заметил Али-Иса.
— Что ты хочешь сказать этим, старик?
— Признаюсь, товарищ Демиров, если бы я не выкручивался, не комбинировал, дела нашей больницы только страдали бы. Вы справедливый человек, я верю вам, потому и говорю с вами откровенно.
— Может, тебе приходится идти на сделки с совестью и тогда, когда ты выращиваешь цветы? Может, цветы — это своего рода ширма для тебя? — спросил напрямик Демиров.
— Нет, товарищ Демиров, цветы — штука, тонкая, они требуют верного сердца, с ними нельзя лицемерить и комбинировать. Цветы моя слабость, моя страсть, болезнь.
— Похвальная болезнь, — сказал Демиров, обернулся, оглядел больничный двор, здание больницы. — Мне нравится у вас — чисто, опрятно, красиво.
— Это только снаружи, — пояснил Али-Иса. — А там, внутри, одно безобразие!
— Почему же безобразие? А ты куда смотришь?
— Что я могу сделать один? Мы все страдаем от Гюлейши Гюльмалиевой, от нашей Восьмое марта.
— Скоро сюда приедут хорошие врачи, скоро у вас все изменится, — пообещал секретарь. — Очень скоро.
— Ведра Гюлейши останутся ведрами, — вздохнул Али-Иса. — Гюлейшу никто не переделает.
Демиров не понял, спросил:
— О каких ведрах ты толкуешь, старик?
— О тех самых, какие Гюлейша подвяжет к телегам этих врачей, когда они будут бежать отсюда без оглядки.
— Мы найдем управу и на вашу Гюльмалиеву. Уволим ее, старик. Вообще отстраним от дел здравотдела.
