Этой ночью, когда я взял в руки зеркало для моего — ставшего уже ритуальным — наблюдения за спящей Линди, я увидел в нем Кендру.
— Итак, когда ты вернешься в город?
— Почему все спрашивают меня об этом? Мне и здесь неплохо. В городе меня ничего не ждет.
— Там Линди.
— Как я уже сказал, в городе меня ничего не ждет.
— У тебя есть еще целый месяц.
— Это невозможно. Все кончено. Я проиграл. Я навсегда останусь чудовищем.
— Ты любишь ее, Адриан?
Впервые она назвала меня Адриан, и я уставился в ее странные зеленые глаза. — Ты изменила прическу, сделала стрижку? Тебе идет.
Она засмеялась. — Старый Кайл Кингсбери никогда бы этого не заметил.
— Старый Кайл бы заметил — и поиздевался над этим. Но я не старый Кайл Кингсбери. Я вообще не Кайл Кингсбери.
Она кивнула. — Я знаю. И поэтому я расстроена, что на тебе лежит заклятие Кайла.
Это означало почти то же, что сказала Магда.
— Что вновь возвращает меня к вопросу, от которого ты так умело уклонился: ты ее любишь?
— Почему я должен обсуждать это с тобой?
— Потому что тебе больше не с кем поговорить. Твое сердце разбито, и ты никому не можешь довериться.
— Поэтому мне нужно открыться… тебе? Ты разрушила мою жизнь. Теперь тебе понадобилась моя душа? Отлично! Я люблю ее. Она была единственным человеком в моей жизни, кто по-настоящему разговаривал со мной, которую не интересовала ни моя внешность, ни мой знаменитый отец, которая заботилась обо мне, несмотря на то, что я был чудовищем. Но она не полюбила меня.
Я не смотрел в зеркало. Я не мог, потому что хоть мой тон и был столь саркастичным, говорил я истинную правду.
— Без нее у меня нет надежды, нет жизни. Я буду жить в забвении и умру в одиночестве.
— Адриан…
— Я не закончил.
— А я считаю, закончил.
— Ты права, я закончил. Был бы я, по крайней мере, нормальным, я бы еще мог на что-то надеяться с ней. Я не говорю, о том, как я выгляжу, но спрашивается, как можно ожидать, что девушка заинтересуется кем-то, кто даже не человек. Это ненормально.
— Ты человек, Адриан. У тебя есть месяц. Неужели ты не хочешь вернуться лишь на один короткий месяц? Неужели твоя вера в нее так слаба?
Я начал колебаться.
— Лучше я останусь здесь. Здесь я не чувствую себя таким уродом.
— Месяц, Адриан. Что ты теряешь?
Я задумался над этим. Я уже сдался, смирился с тем, что навсегда останусь чудовищем. Вернуться к тлеющей надежде, даже на месяц, будет крайне тяжело. Но без надежды не останется совсем ничего, ничего, к чему стоит стремиться, я буду просто чудовищем, запертым до конца дней в захолустном доме, сидя на попечении у отца, обихаживая свои розы, чтобы они лучше росли, по нескольку раз перечитывая все подряд книги из Нью-Йоркской Государственной Библиотеке и ожидая смерти.
