Найя Найя долго сидит так у окошка и смотрит на кусочек синевы. Она спряталась от всех и от всего, ни дождь ни ветер ей здесь не страшны. Такая тишина кругом, что можно было бы сложить поэму и записать ее прямо на бетонных стенах или сочинить длинную-длинную сказку. Но лучше просто слушать тишину, непроницаемую, как эти стены, глубоко врытые в землю, увитые побегами дрока и ежевики. Слышно только, как капли просачиваются сквозь бетонный потолок и одна за другой падают в лужицу на полу. Время от времени по морю проносится парусник; далеко, так далеко, что виден только крошечный белый треугольник, скользящий по квадратику синевы. Может быть, стоило бы прожить здесь всю жизнь и никогда не возвращаться в город, где столько людей ищут тебя? Смотреть час за часом, как синева моря тускнеет, темнеет. День клонится к вечеру, меркнет свет, тень медленно заволакивает синий квадратик. А когда придет ночь — как хорошо свернуться клубочком в углу, на ложе из сухих сосновых игл. Скоро совсем стемнеет, и ты уснешь. А проснувшись, снова увидишь кусочек моря. Но он не сразу станет синим — сперва будет серым, потом розовым, потом лиловым.
Как хорошо, когда знаешь такие укромные местечки!
[82]
Меж небом и землей на бескрайней равнине
Стою один перед прекраснейшей из картин,
Но кто мне скажет, где ее конец?
[83]
Случается порой, встречаешь людей, огромных, как корабли. Они медленно плывут, и земля под ними словно морская гладь; на тебя надвигаются их высоченные борта. Вокруг кораблей вьется туча крошечных птичек. Вздымаются ввысь стройные мачты, дымят все трубы. Нет, ты не уменьшился, это они огромны. В такие дни все становится неправдоподобно гигантским. Идут мужчины и женщины, скользя по асфальтовому морю, идут, безмолвные, совсем как пароходы, что входят в гавань или, наоборот, покидают порт. У них диковинные имена, имена, которые нельзя забыть. Ты стоишь далеко внизу, на земле, а на тебя медленно надвигается нос огромного корабля. И еще один, и еще. На них написано гигантскими буквами:
ЛАТВИЯ
КАП ФЕНО
НЕНАСЫТНЫЙ
ЭФТИГЕЯ АЛЕКСАНДРА К.
ОРСОВА
Это не имена, это мощные сирены подают голоса в тумане и разносятся до самых далеких гор, отдаваясь эхом в ущельях. Как красивы все эти корабли, снимающиеся с якоря! А ты стоишь в сторонке, такой маленький, что любой из них может в один миг зарубить тебя насмерть лопастью своего винта, стоишь и смотришь, как они отчаливают. Повер- [84] хность моря гладкая, без единой морщинки. Стоишь в сторонке на выступе утеса и смотришь, как плывут корабли. Они плывут издалека, с края света, каждый со своим грузом — один везет нефть, другой — уголь, третий — пробковую кору. На них стоят названия портов приписки: Одесса, Стамбул, Гавр, Панама. Корабли плывут из Греции, отплывают в Марокко. Они всегда в пути. Тучи птичек летят вслед за великанами, но этим крохам не подняться до их голов. Корабли плывут в молчании, огромные, как горы, скользят по сверкающей глади. Они задевают стены зданий, их мачты и трубы возвышаются над крышами. Корабли медленно проплывают по каналам-улицам, пересекают зеленые озерца-скверы, поднимаются вверх по течению бесконечных бульваров. А ты идешь по улицам вслед за ними, прижимаясь к стенам, чтобы тебя случайно не раздавили. И вдруг на каком-нибудь перекрестке снова видишь, как на тебя бесшумно надвигается огромный нос корабля. Эти люди такие большие, что разговаривать им нет нужды. Они встречаются и молча кивают друг другу, а головы их окутаны облаками. Слышно только, как стучат двигатели у них внутри, глухой стук эхом отдается от земли и словно окутывает тебя с ног до головы. Да, бывают дни, когда мужчины и женщины походят на огромные безмолвные машины, которые шагают прямо, никуда не сворачивая. Они надменно смотрят сверху вниз и ничего не говорят; город со всеми его площадями — всего лишь несколько их шагов. А ты бежишь от них, забиваешься в углы, ныряешь в гаражи, прячешься в подворотнях. Но эти великаны на самом деле не опасны. Они вовсе не хотят раздавить тебя. Просто идут себе не спеша, глядя поверх крыш. А маленьким людям в такие дни лучше сидеть по домам.
