Разморенные вином и обильной пищей мужчины располагались группами по нескольку человек возле медного самовара, с наслаждением потягивали чай и, похохатывая, отпускали двусмысленные шутки.
Ровно потрескивал огонь под огромными казанами, и, когда повара приоткрывали плотные деревянные крышки, сладкий аромат доспевающего плова струился над землей, наполняя сытным духом всю округу. Черноусые, гладкие шашлычники, засучив рукава по локоть, сноровисто вращали шампуры над саксаульным огнем, и от кебабов, покрывающихся румяной корочкой, сочился жир, с шипением капая на уголья… С усов и молодых, и старых стекало вино.
Слух ласкали сладкие напевы, ноздри щекотали приятные запахи.
Под черным небом причудливо выплясывали над тысячью костров багровые язычки пламени.
Все сильнее разгоралось веселье. Все громче звучал смех под покровом ночи.
На ханском пиру гулял-веселился народ.
Во время таких торжеств строго запрещались козни, интриги, взаимные упреки и обиды. В час веселья человеку надлежит быть выше мелких недоразумений. Важно не переступить границы приличия. Ну, а для драчунов и смутьянов, дерзко нарушающих заведенные порядки, на всякий случай было поставлено на холме поодаль несколько виселиц.
После пира Повелитель отправился в новую мечеть, сотворил намаз, получил благословение святого сеида и выступил в поход на запад.
Богач Ахмет, у которого жил зодчий Жаппар, выдавал дочку замуж.
Три недели продолжалась суматоха на тихой улице, где в вечернюю пору обычно слышалось одно лишь сонное бормотание арыка. И больше всех суетился, раздуваясь от спеси, сам бай Ахмет.
Падкий до шумных торжеств, торговец еще за неделю до свадьбы приказал достать из заветного сундука давно приготовленные праздничные одежды и с утра до полудня вертелся у зеркала.
— Эй, жена, подойди-ка.
А жена в это время то ли сад поливала, то ли лепешки в печке-тандыре пекла — не расслышала сразу зов мужа.
— Оу, жена, оглохла, что ли?
Со двора, словно из-под земли донесся заполошный голос:
— Что случилось, бай-ака?!
Торговец возмутился:
— Да иди же, тебе говорят! Жена, торопливо вытирая о подол руки, тотчас присеменила.
— Посмотри-ка на меня.
— Ну…
— Не нукай! Не видишь разве?
— Вижу, бай-ака…
— Что, дура, видишь?
— Вас вижу, бай-ака…
Бестолковость благоверной вывела Ахмета из себя. Сорвав с головы огромную чалму, замахнулся на жену, застывшую в недоумении, и вытолкнул вон.
Молодой зодчий отдыхал на глиняном возвышении у входа, прислушивался к их перепалке и тихо смеялся. Сколько раз приходилось ему быть свидетелем причуд хозяина. Он был неизменен в своих привычках…
