Ох уж эти трамваи в нашей грустной столице! Смотреть на них долго — не хватит глаз и сердца.
Каждый день трамваем мы возвращались со службы, нас было пятеро, мы знали друг друга давно, и маршрут был нам известен как старый-старый альбом с фотографиями. Среди нас была Лина, девушка печальная, но, несомненно, оптимистка, на служебных праздниках она всегда пела и танцевала охотнее всех остальных, но при этом оставалась одна, все время одна, мы об этом знали. Лина всегда выходила на одной остановке с нами, где ее дом — мы также знали прекрасно.
Как-то в сентябре, когда нам случалось вместе ехать домой, Лина стала уверенно выходить не на своей остановке, а гораздо раньше. В этой уверенности были очевидны радость и спешка. У Лины роман, — думал каждый из нас про себя.
Мы летим по улицам вместе с осенью. Мы еще не устали ни работать, ни жить. Мы уже успели привыкнуть к новой Лининой остановке и всякий раз, подъезжая к ней, начинали прощаться, но однажды в ноябре, а может, это был уже декабрь, Лина здесь не вышла, а вышла по старинке — вместе с нами. Роман Лины кончился, — подумали мы в тот же вечер, глядя в стаканы с чаем.
Мы оказались правы. Лина ездит бывшей своей дорогой, и все мы ее очень любим. Но на столичные трамваи все равно мы не можем спокойно смотреть — мы плачем, и вообще стараемся реже бывать в столице.
Конечно, у него тяжелая работа. Но все-таки нельзя же в домах, на случайных праздниках так пить и орать песни у пианино. Нельзя же так мельтешить у всех перед глазами и предлагать без конца хорошеньким дамам покурить, сплясать, пострелять из револьвера в длинном и темном коридоре. Если он образованный человек — ну так что ж с того? — все мы здесь образованные. Как будто он один только знает о древностях Вологодского края, французский язык и слова песни «Метелица». Дамы шуршат своими платьями и слушают его охотно. Денисов дергает дам за тонкие пряди волос, невзирая ни на какую продолжительность знакомства, улыбается в глаза и искренне жестикулирует. Под левой ключицей у него вытатуирована звезда, но дамы узнают об этом позже.
Кривошейка, она вот какая — ходит по земле и мало говорит, а все больше раскачивается из стороны в сторону. Она ведь одна, в целом мире, и всякий, кто ее встретит, обращается с ней бережно. Кривошейка ходит вот так: шлеп-шлеп. Кривошейка любит молча и вздрагивая. Грудь у Кривошейки маленькая. Кривошейка боится велосипеда, но смело барахтается в воде. Когда Кривошейка взбирается на гору, то все смеются и ее жалеют. Провожают глазами, пока не поднимется. Кривошейка была обижена мной когда-то, и теперь вся моя жизнь наперекосяк.
