Виктор. (хмыкает) Это афоризм чей-то?
Ольга. Нет. Мой. Только не афоризм, а моё мироощущение. Я просто будто вижу эту картину: языки пламени на заднем плане, а на переднем — медленно и беззвучно кружится в танце дьявол.
Виктор. Что-то в этом есть.
Долгая пауза. Виктор ерзает, пытаясь согреться.
Послушай… Тогда, ещё по Интернету, ты просила, чтобы я никогда не спрашивал у тебя, почему ты хочешь это сделать. Но сейчас, здесь… Ты не скажешь?
Пауза.
Ольга. Я не думаю, что это подходящий момент.
Виктор. Ты ещё злишься.
Ольга. Нет. Мне всё равно. Почему я должна на тебя злиться? Кто ты мне? Брат, друг? Я не испытываю к тебе никаких чувств, кроме равнодушия.
Виктор. (уязвлённо) Даже так?
Ольга. Даже так.
Виктор. Тогда тем более расскажи, если тебе всё равно.
Ольга(вздыхая). А то ты сам не понимаешь.
Виктор. Догадываюсь.
Ольга(резко). А раз догадываешься, то зачем спрашиваешь?
Виктор. Просто так.
Ольга. Зачем это тебе?
Виктор(упрямо). Надо.
Девушка закрывает лицо руками.
Ольга. Я попала в аварию… автомобильную. Очень серьёзную. Почти год пролежала в больнице… Мне было 17 лет… Ты не можешь знать, что для девушки — семнадцать лет… Когда я впервые после аварии увидела себя в зеркале, то сразу решила: жить не буду. Наглоталась таблеток… Спасли… Потом ударилась в религию… Первое время помогало. Потом — всё снова навалилось… Хотя дело не только в моём уродстве, конечно… Последние годы мне просто хочется выть по ночам. Начались проблемы в родителями… Дома я не могла ни спать, ни есть, даже просто существовать… Они стали заходить без стука в ванну — «выйди вон, мне нужно помыться», стали говорить мне: «что ты ешь один сыр, как жлобиха, нарежь хлеб с маслом», «вечно звонит кто-то и молчит в трубку — это наверное, твои ублюдки-поклонники», «у тебя расширенные зрачки — признавайся, как давно ты стала наркоманкой?», «иди проверься — у тебя, наверное, сифилис». Мама почти живет в церкви — ничего земное её уже не интересует, а я для неё бельмо на глазу, не укладываюсь в её благостную картину мира… Паранойя, она сказала мне, что теперь я буду снимать у неё комнату, снимать комнату в квартире своей же матери! Вроде как завели собачку, а она с грязными лапами, да на диван — а это не по правилам, придётся её выгнать… Уже пять лет я не чувствую тепла, я отдельная от семьи единица, «шестерка» — «оля-помой-убери-поднеси»… А отец ушел к другой женщине. Год назад. Буднично — «пока-пока, я буду заходить». А ведь я любила его. Странно, но только сейчас, когда он не живет с нами, я ясно понимаю, что любила его гораздо-гораздо больше, чем мать. Мне нравилось играть с ним в шахматы. Я любила белыми… Он курил мой любимый табак с запахом вишни… И чай — мы пили с ним чай по вечерам, говорили про его мечту — остров, на который он хотел уехать, как финская писательница Туве Янссон. А теперь уже…
