Нет, дома здесь все-таки какой-то чокнутый нумеровал: почему, объясните мне, рядом с номером 59 стоит сразу 65? И куда девались все остальные? Откуда мне, невинному прохожему, знать, что у этого пятьдесят девятого за спиной и стоит шестьдесят первый?.. У сестры ещё хуже: она квартиру в совсем новом районе купила, хата-то нормальная, но вот найти дом — целое дело. Тоже как здесь — идешь по улице: вот номер двадцать пять, значит, следующий, тот, что тебе нужен, будет двадцать седьмой. А вот фиг! Следующий тридцать пятый. А твой номер двадцать семь где-то в микрорайоне затерялся — ищи его…
Так я и шатался — искал адрес этой самой Инны Васильевны. И думал, и время тянул: не годится даже ради самой шикарной статьи прибегать минута в минуту, как мальчишка на первое свидание, цену себе знать надо.
Наконец, нашел я этот дом — классическая хрущевка, подъезд с вечным кошачьим ароматом. Дверь самая обыкновенная, звонок, правда, приятный.
В глазке что-то мелькнуло. Дверь приоткрылась.
Да! Вот это впечатление! Все равно что встретить в крошечной прихожей памятник Шевченко в натуральную величину. Только монумент этот почему-то не серый, а в турецкий костюм втиснут, улыбается, приговаривает, сюсюкает.
Я представился. Она, конечно, сказала, что все-все мои статьи читала и вообще в восторге. Я тактично улыбнулся.
С трудом разминулись в коридорчике, и меня пригласили в «залу». Это, значит, самая большая комната, где людей не стыдно принять.
Сижу я в зале, по сторонам осматриваюсь — декорации изучаю. С каждой секундой все лучше девчонку эту понимаю: здесь не то что до восемнадцати дожить, здесь один день пробыть невозможно. А ведь придется.
Появилась в комнате Инна Васильевна, от неё хлестко пахнуло знакомой, но уже подзабытой «Красной Москвой». А следом потянулся целый шлейф ароматов, один другого слаще и увесистей: корица, ваниль и мед. Это она домашнее печенье и торт к чаю подала.
Ну, слово за слово, начала она свою опупею излагать. И почему-то с самого детства доченьки своей ненаглядной, с предъявлением подтверждающего материала девять на двенадцать и тринадцать на восемнадцать. Девчушка крохой действительно была чудненькая, в активном возрасте — тоже вполне, но что-то я в мамашкином голосе особо острой любви не услышал. И гордости за дочку тоже.
Зато она все печеньем этим тошнотворным меня пичкает и чайком поит. А чаек-то прозрачный, как слеза… Нет на вас, обожаемая Инна Васильевна, жены моей. Янка чай заваривает крепче кофе — черный, терпкий. А последние крохи сахару из нашего дома исчезли, по-моему, ещё до свадьбы. Присоленные домашние крекеры — вот это вещь! Особенно если сравнивать с этим чудовищным тортом…
