Они буквально выпотрошили здание. Они заменили деревянные перекрытия стальными швеллерами и бетонными плитами — а потом аккуратно положили на место вековой паркет, проциклеванный и покрытый по новой моде темным матовым лаком. Они заменили все трубы на нержавейку, они понаставили унитазы и «тюльпаны», голубые, словно фарфор эпохи Мин, они сняли столетней давности батареи, чугунные, несокрушимые, пропескоструили внутри и снаружи — и вернули на место. Они отреставрировали все двери и прочие «деревяшки» (а что не поддавалось восстановлению, заменили искусной имитацией). Впрочем, наружные двери и двери с лестничной клетки в бывшие квартиры на обоих этажах поставили стальные, хоть и облицованные дубом в общем стиле. Огромные, по восемь квадратных метров балконы усилили фигурными металлическими подкосами, зашили изнутри, оставив на виду вычурные литые ограждения, выпирающие наружу пузом, прикрыли капитальными навесами и закрыли сдвижными витринами из зеркального стекла. Кстати сказать, во всех окнах, выходящих к соседним жилым домам, тоже поставили такие стекла. Правда, не тронули старинное остекление в службах — там со времен царя-батюшки и господ Налбандова и Сапожникова стояли редкостные шестиугольные стеклоблоки, сумевшие пережить все революции и войны…
Потом особнячок принялись начинять электрическими и электронными прибабахами, потом несколько дней двор заполняли огромные тягачи «IVECO» с крытыми трехосными полуприцепами, и плечистые рослые парни таскали из них наверх какую-то невиданную мебель, чертыхаясь на винтовом развороте старорежимной мраморной лестницы.
Наконец особняк оштукатурили снаружи, тщательно прибрали все вокруг, подновили и расширили асфальтированные дорожки к воротам на Чичеринскую (тьфу, Рождественскую) и к калиткам на остальные улицы и повесили у входа небольшую бронзовую табличку со скромной надписью «Клуб „Комфорт“». А под табличкой появился рослый парень в черной униформе и черном берете, с дубинкой и рацией на поясе.
Нет нужды говорить, какой ажиотаж вызвали эти события среди населения квартала. Сперва коллективный разум полагал, что это готовят резиденцию для мэра, потом — что для итальянского посла (хотя какой может быть итальянский посол в нестоличном Чураеве и почему именно итальянский?), потом общественное мнение начало склоняться к кандидатуре бывшего всесоюзного пахана Васи-Зубра, который благополучно доматывал последние месяцы своего срока в местной тюрьме. Но появление таблички мгновенно ликвидировало разногласия. Теперь все знали твердо: в их несчастном дворе создали публичный дом для «новых русских», или, в крайнем случае, дом свиданий.
